– А мою бабусю вы уже накормили? Она любит малиновое варенье. Но прежде, чем есть варенье, бабуся, дай, я заплету тебе косу. Нельзя же быть такой неряхой!
– Поешьте же бульона, мадемуазель.
– Все живое. Все только живое. Краски живые. Кисти живые. Листья живые. Камни живые. Бульон живой.
Она видит, как бульон в тарелке глухо булькает.
– Вот!
– Как хотите, мадемуазель.
Медсестра уходит. Николь берет в руки тарелку с бульоном.
– Ты мне улыбаешься, милый? Давай, я расскажу тебе одну печальную сказку… Семейный рождественский стол с пирогом… Все сидели, молчали, про себя страдали и любили, и никто не знал, что уже остывший яблочный пирог, стоявший на столе, любил кастрюльку с манной кашей, которая стояла в холодильнике. Яблочный пирог не видел ее весь день за белой, тяжелой, холодной дверью… Поэтому яблочный пирог тоже молчал. Страдал. И любил… Все живое. А когда живое, то оно чувствует, а значит, ему тоже бывает больно… А бабуся любила малиновое варенье и ей было все равно, больно ли малине, когда ее варят…
Кити тронула доктора Вайса за рукав.
– Что это с ней?
Доктор нервно дернул плечами.
– Бывает… Последствия отравления. Еле вытащили ее с того света.
И он быстрой походкой пошел вглубь коридора.
Кити долго смотрела доктору в спину.
Георг открыл дверь. Николь засмеялась.
– Мы у тебя? Или все еще у меня? Это мой стиль? Или твой стиль? Есть на полу, сидеть на полу, спать на полу. Все на полу.
Георг делает гротескный реверанс.
– Это наш стиль. Прошу вас, проходите в мое жилище. Пожалуйста, познакомьтесь с моими кисточками, красками, и – о, какой шедевр! – с этим важным холстом! Прошу вас, королева красок, повелительница кистей, фея вдохновения, садитесь вот сюда. Я буду вас рисовать. Ты устала? Можешь пока закрыть глаза.
– Ты еще не решил, будут ли твои картины на потолке? Можно было бы лежать и смотреть на них.
*** *** ***
Доктор Сезанн Вайс не мог уснуть. Он думал о своей пациентке со странными глазами. Наконец, он встал, тихонько вышел в коридор и направился в ее палату. Он знал, что никого не встретит в коридорах. В этот час вся клиника спала. Буйных у него не было.
Она тоже спала, разметавшись на кровати. В этой больничной пижамке, с рассыпанными в беспорядке по подушке волосами, она казалась совсем маленькой и беззащитной. Ее ресницы черными иглами лежали на порозовевших щеках, изредка подрагивая. Он видел, как под закрытыми веками у нее движутся глазные яблоки. Она видела какой-то сон… Ее губы напоминали ему бутон цветка… Он сел рядом с ней на кровать, осторожно взял ее руку в свою. Рука у нее была маленькая, теплая и влажная. Над губами у нее тоже высыпали биссеринки пота. Вдруг она заметалась и что-то прошептала. Сезанн Вайс склонился над ее губами и прислушался. Она снова завозилась и прошептала: