Подходит срок, пора уже смениться,
Природе не дано природу изменять.
Смотрю на фотографии, на лица,
Которых я сменил, которые – меня.
На той, с углом, надорванным когда-то,
Из них двоих давно я знаю одного –
Вот мой отец, когда он был солдатом,
А здесь – в полвека счёт от времени того.
И вот, углы, надорванные тоже,
Смотрю я на лицо прабабушки моей:
Знакомые черты, так с мамой очень схожи,
И грустно от того – нет прадеда на ней.
Вот дедушка Сергей, при галстуке, в костюме,
И черно-белый фон идёт для серых глаз.
Каков он был живой – оставим на раздумье,
Война тому виной, что не увидел нас.
И бабушкин портрет, с прибавкой слова – Маша,
Я помню дом её, напротив – магазин.
И сладким помню суп, сливной от пшённой каши,
Волшебных сказок мир навеки заразил.
А вот портрет двойной родителей отцовых,
Их объектив отвлёк от гор домашних дел:
Здесь бабушка в нарядной кофточке, как новой,
И дедушка пиджак пасхальный свой надел.
И снова те ж черты, с прабабушкиного фото,
На маму излились и врезались навек.
Их рисовали труд, забота и работа,
С которыми вся жизнь созвучна с словом бег.
Подходит срок, пора уже смениться,
Природе не дано природу изменять.
Смотрю на фотографии, на лица,
Которых я сменил, которые – меня.
Я вернусь с полей реки Непрядвы,
(Для кого-то – это в сердце нож),
Потому, что есть ещё неправда,
Потому, что есть ещё и ложь.
Через двести лет вернусь я с поля,
Что в местечке, у Бородина,
Потому, что не нужна неволя,
Потому, что есть ещё она.
Я вернусь из грома Революций,
Что прошли потоком вешних вод,
Потому, что жизнь должна быть лучшей,
Потому, что нет ещё свобод.
Встану из Гражданской, из окопов,
Поднимусь из пепла и гробов,
Чтоб из вас не сделали холопов,
Не взрастили нищих и рабов.
Я вернусь из Колымы холодной,