И мы, насколько это возможно, тянем наши носки теперь уже не вверх, а как можно дальше вперед.
Сзади на пятках десятой шеренги безукоризненно летят двухметровые кремлевские курсанты из роты почетного караула, каждый раз нагоняющие низкорослых в сравнении с ними нахимовцев у самого Собора.
«Коробки» в той же очередности ныряют за ГУМом влево к Лубянке, оставив чудесную Красную площадь, и, петляя по дворам и переулкам Китай-города центра Москвы, спешат к своим машинам.
Огромный оркестр, гремя и бахая всеми инструментами одновременно, под неистовое размахивание и подкидывание дирижерских «жезлов» – их около десятка – спешно движется за нами к выходу.
Надо успеть.
С двух сторон от музея уже появились зеленые кабины тяжелой техники, готовые вот-вот помпезно вступить торжественным маршем на разогретую нашими ногами брусчатку площади.
Всё это мы уже не видим. Но хорошо знаем из сценария парада, заученного на многократных тренировках, ежедневно проходящих в сентябре-октябре на запасном аэродроме где-то в центре Москвы.
Мы торопимся, почти бежим к нашим пазикам, затерявшимся где-то здесь, на набережной Москвы-реки…
Уже три ночи… утра!
Спать не хочется.
В голове гремит, грохочет, пляшет.
Подъем в шесть. Нет, кажется, в семь; нам отменят утреннюю пробежку в тельняшках и «гадах» вокруг московской «учебки», расположенной неподалеку от Речного вокзала. «Гадами» мы называем свои тяжелые, неудобные ботинки.
Красивое место: шлюзы, канал, парк.
В девять – утренняя четырехчасовая «шагистика» на аэродроме, – это свято.
С трех до шести – школа.
Ах да-а-а, ли-те-ра-ту-ра: поэму «Двенадцать» – наизусть!
Всю?!
Ну, Пиллерс… погоди!
Где тут моя хрестоматия?
А-а-а. Серега, друг и сосед по парте забрал, читает, учит…
Виталик Куприянов, Андрюшка Соколов, Ваня Чернявский, Андрюха Горбунов и Мишка Мокин, сидя в последнем ряду автобуса, затягивают мою нелюбимую песенку про теплую Африку… из «Красной Шапочки». Помнишь: «А-а-а, и зеленый попугай…»?
Видно, на юг хотят, да и меня немного подразнить, говорят, когда я начинаю учить что-либо наизусть, становлюсь зеленым.
Боже, как это мило, я и теперь зеленею, когда долго над чем-нибудь размышляю…
Пазик трогается по незнакомым пустым улицам. И у нас с Серегой есть целый час на десять страниц чудесного рифмованного текста Александра Блока: