Я спрашиваю Мортезу, почему он перестал писать стихи.
– Нужны моменты одиночества, когда твой мозг погружается в какое-то странное состояние, переживает специальный опыт, не имеющий ничего общего с повседневностью. Если ты очень много думаешь о деньгах, о быте, о том, как прокормить семью, такие моменты посещают тебя все реже и реже. Так случилось и со мной. Я просто перестал чувствовать это.
Плач по имаму оборвался.
В наш последний день в Тегеране я уговорил Мортезу перевести на английский еще одно из написанных им стихотворений.
There’s no trace else of what I was before
I’m worrying from inside
My heart has been broken down
I’m disabled and tired man
Just now take my hands
Otherwise just now my hands
Fall down.
Take my hands
For the God’s sake
Take my hands
Take my hands
Take my hands
Нет и следа того, чем был я раньше
Внутри меня одно лишь беспокойство
И сердце разбито мое совершенно
Я стар и ни на что уже больше не годен
Просто возьми сейчас мои руки
Иначе сейчас они упадут
Возьми мои руки
Возьми ради Бога
Возьми мои руки
Возьми мои руки
Возьми мои руки
Начало ноября. С деревьев падали на землю первые желтые листья. В Тегеране медленно наступала осень. Было ли это посвящением? Передачей традиции? Может быть, предупреждением? Или просто старый тегеранский таксист впал в слишком сентиментальное состояние духа? Неважно. Какая разница… Я чувствовал, что встретил настоящего поэта.
По радио в такси тихо играла «Лунная соната».
Здание мечети, надписи на фарси над бесчисленными лавочками и магазинами… и Бетховен, сыгранный без единого намека на европейскую чувственность, с поистине лунным, восточным, почти механическим спокойствием… Из приемника лилась «Лунная соната», а в уставшей от бессонницы моей голове, покачивающейся на сиденье в такт движению авто, сквозь радиопомехи изгибалась мелодия Coil с альбома «Love’s Secret Domain».
Я думал о глазах девушки с пластырем. О времени, о ненависти персов к Америке, об имаме Али. О несексуальности Ирана, благодаря которой, однако, мне была возвращена способность видеть в женщине тайну. О глубине, о том, как в последний раз мы курили кальян с Мортезой и привлекали внимание посетителей чайханы тем, что разговаривали на несуществующем, на ходу изобретаемом языке (поэтическая игра, придуманная Мортезой, в которой главное – звуки и интонации). «Если нас спросят, на каком языке мы разговариваем, давай ответим, что мы с Луны и что это лунный язык», – предложил он… Этой ночью мы улетали на луну. В Love’s Secret Domain.