Я чувствовал, что я в долгу перед ней в этой жизни, и, как мог, оплачивал эти долги. Я не оставил ее могилу на забвение, а то и поругание, я не ушел в эмиграцию в годы революции, хотя ушли и отец, и брат с сестрой, а с ними и моя жена. Ведь еще при жизни мать завещала свою любовь мне. Она и сейчас лежит в родной земле. «Да упокоится с миром, да будет благословенно ее святое для меня имя», – повторяю я. Так было, когда я сам стоял на краю смерти, уповая, что я уйду в ту же землю, где лежит она. Это было – этого я никогда не забуду – незадолго до моего ареста, как бывшего казачьего офицера. Накануне ареста я был у нее на могиле. Среди тощей рощицы полузаброшенного кладбища я с трудом отыскал ее надгробие. Помню, дядя Андрей, один из братьев матери, писал мне в гимназию, что у ее могилы посадили молоденькое деревцо черемухи – любимое ее дерево. Сохранился покосившийся деревянный крест. Я долго стоял, в раздумьях, и, вспоминая мать, напомнил слова из ее молитвы: «Пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших…».
Мой незрелый младенческий возраст миновал. В год я стал казаком, дед подарил мне шашку и нагайку, а вот крестному моему так не терпелось что-то подарить мне настоящее казацкое и он – не черт ли его попутал – вручил мне казацкое атаманское седло. Да, оно принесет мне многих побед в конных скачках, но и бед то же. Ведь по старой казачьей заповеди нельзя дарить седло раньше, чем коня. Дядя Андрей, брат моей матери, обещал подарить коня – стригунка, но что-то у него не вышло. А я догадываюсь, почему не вышло. Ведь он атаман староверской станицы, а уж Дарья, его сестра, рассказала ему про то, как крестный мой посвящал меня в казаки с благословления наследника престола. Оттого-то он и сам не приехал в день года моего рождения. Будет ли седло виновато в моих бедах – трудно сказать. А потому меня будут подстерегать беды, что я выйду из привычного казачьего мира в мир чуждых мне отношений.
А между тем в мою жизнь входили новые люди, становясь неотъемлемой частью моей жизни. По мере роста у меня появился интерес к взрослым. Думаю, в этом было мое желание стать быстрее самому взрослым. Так что среди сверстников по станицы у меня не было друзей. Разве что Пашка, мой двоюродный брат, но он быстро взрослел и ему было не интересно водиться со мною. Зато у меня осталась на всю жизнь память о старом казаке по имени Филип или просто Филя. Он Георгиевский кавалер, мог часами рассказывать о войне с турками. Я же слушал его, хотя он мог одно и то же рассказывать по несколько раз о подвигах казаков. Рассказы его расширяли круг моих познаний, и во мне росло желание познать еще и еще. Казаку надо торопиться жить – смерть за ним ходит по пятам… Наши общения порою затягивались так, что меня уже разыскивала тетка Лукерья по просьбе матери. И чаще всего она находила меня на скамейке среди стариков у казачьей избы. Мать иногда не зря называла меня «старичком», так как я начинал рассуждать по- взрослому. Может тогда во мне под влиянием услышанного родилось желание самому все увидеть, став путешественником. Нет, такого слова «путешественник» я пока не слышал еще, но в школе стоит ему появиться, как я буду готов сделать это слово смыслом жизни.