Однако, 22 июня, над Сокирянами, вдруг, пронеслись тёмные стаи незнакомых самолетов-крестоносцев. Один из них, как-то очень буднично, сбросил одну бомбу, прямо у клуба. Взрыв, смертельно перепугав нескольких случайных прохожих, разметал ближайшие кусты и деревья.
В 12 часов дня, репродукторы, голосом Молотова, хрипло объявили о начале страшной Войны. Многие Сокирянцы, русские, украинцы, молдоване, включая молодых и задорных Абрама Зицера, Янкеля Вайнзофа, Нюму Высоцкого и Яшу Файнблата, сразу кинулись в военкомат. Они-то и успели на Войну, тем единственным и, как оказалось, последним эшелоном.
О плановой мобилизации, в условиях дикой неразберихи, в ту пору, не могло быть и речи. Государственная граница была совсем рядом, в соседних Липканах.
Советские войска отступали повсеместно, особенно на севере. Только немцы и румыны входить в Сокиряны, не очень-то и торопились. Выяснилось затем, что отважные пограничники в Липканах отдав свои жизни, оказали геройское сопротивление, сражаясь до последнего.
В Сокирянах, после ухода Красной Армии, воцарилось безвластие. Вернее, наш городок оказался в руках небольшого процента оголтелых погромщиков, безнаказанно убивавших, грабивших и насиловавших.
В отличие от правивших свой разбойный бал прорумынских кузистов, разогнанных своим же Королем, за пару лет до этого, те убийцы, назвавшие себя бандеровцами из Черновицкого куреня, были настоящими изуверами.
Круглосуточные грабежи, удары сапогами в живот беременных, потоки крови от зарубленных топорами, нечеловеческие крики истязаемых, наполнили многие улочки нашего местечка.
Даже вошедшие в город румынские части, были шокированы злобствовавшими нацистами. Для срочного наведения порядка, пришлось, скорым военно-полевым судом, осудить и расстрелять нескольких отъявленных убийц-погромщиков. Правда, расстрелять, наряду с группой евреев, осмелившихся оказать вооруженное сопротивление. Казалось, что порядок был восстановлен.
Прячась по чердакам,/в то страшное время, отец лихорадочно, ещё и ещё раз, спрашивал Чарну – свою старшую сестру. Вопрошал о причинах той ужасавшей вакханалии. Она же, не могла ничего объяснить. Только судорожно вздрагивала при каждом вопле, доносившемся до места, где они скрывались.
На другой сокирянский улице, на таком же заброшенном чердаке, расположенном над конюшней румынского вспомогательного взвода, пряталась семья моей будущей мамы. Они все пытались не привлекать внимания погромщиков, продолжавших свои ужасавшие ночные рейды по еврейским жилищам. С какими страданиями, подушкой, они приглушали мучительный кашель маленькой двухлетней Ревуси. Ей, тогда, удалось выжить, чтобы затем, через несколько месяцев, угаснуть, умереть в нечеловеческих муках гетто.