Впрочем, не одно и то же – искать ли подобно Фаусту (как и его эндемичным воплощениям вроде Прохора Громова) или же, обходясь без лишних слов и пафоса служения, приобщаться жизни. Как проступит позже из канвы повествования (пардон, «нарратива» или даже «дискурса», чтоб стать на ступеньку ближе к эпохе пустых и подменных имен), первое свойственно скорее другому слою повествователей-испытателей (спешим заверить читателя: слойность будет «икономной», как и оправданной плотностью охвата): автору писем на зде-посягаемые темы. (Не обессудь, милосердный читатель, если о каждом следующем слое непосредственно известно все меньше, либо понимание добывается пущими трудами: о Проводнике – менее, нежели о Наблюдателе, об авторе – и того меньше; остается надеяться, что полнота в конце вознаградит ясностью). Куда пишет, зачем старается сыпать бисером перед теми, кому давно излишен, а притом выбирая стилистику инсолицитности – непрошенности как гостя, насилования лености ученика собственным назойливым присутствием, побуждением к вопрошанию в обход духовного темперамента и навязыванием глубинности ответов в манере, выставляющей серьезное суесловным святошничеством, напрашивающимся на скоморошничество? Но об этом, досадно пародирующем формы морализаторства совсем уж неглубоких, несколько позже. Да и озвучивать не придется: явит себя во всей спорной, агонизирующей красе. Впрочем, самым искательством (наедине с собой!) тая и выдавая что угодно, кроме фальши. Безумие, готовность рисковать (ибо все или многое, как попробуем показать, несет цену – или сопряжено с разменом), даже горделивое упоение тайнозрением словно тайноядением Страстной седмицей, – не без того! Но и здесь не стоит профанировать чужих грехов да обстояний, низводя до чего-то банального: как вот ту же гордыню неприятия меньшего – до тщеславного «хайпо-/суе-стяжательства» (уж скрестим смеху ради смеха же достойное).
А что же «именно» искал наш – условимся так его именовать – Наблюдатель? Но все дело в том, что и подобная конкретизация бывает едва уместной (что, между прочим, составляет едва ли не сумму его изысканий); во всяком случае, на некоторых уровнях или определенных этапах поиска: ближе к завершению – как и началу. Сей тип в одном из своих писем, кажется, и вскрывает единую основу и плавный переход меж начальной и завершающей фазами поиска. Так сказать, рождения и смерти и повтора этих перерождений, – хотя этим и исчерпывается его серьезное восприятие «арийского вечного возвращения» (эллинского, ведо-аведийского и ницшеанского). Разумеется, восприятие не изначальное, но обретенное самым поиском, изнутри процесса.