– Хочешь, поедем ко мне? – Неожиданно предложил Саша.
– Поехали! – Согласился я. Меня даже вдруг заинтересовала мысль навестить его. Ведь я столько лет не был у Гольдманов в квартире! Тем не менее, я хорошо помнил его добродушную толстую маму, тетю Соню, и его рыжую, конопатую, старшую сестру Риту.
Мы дружили с пятого класса. В детской дружбе есть нечто инстинктивное, когда не просто схожие взгляды и общие интересы влекут людей друг к другу. Детской дружбе, в отличие от взрослой, присуща искренность. В детстве люди еще не умеют прятать свою сущность за масками доброжелательности или напускной заинтересованности в собеседнике. В детстве еще не ищут выгоду в отношениях. В детстве просто дружат, и дружат только с тем, с кем приятно дружить, с тем, с кем хочется играть и разговаривать, делиться впечатлениями от познания мира, даже просто вместе молчать. И, глядя на Сашу Гольдмана, сейчас мне казалось, что я возвратился в детство.
Мы пили чай с сушками на его маленькой кухне. Саша предлагал пива, но я отказался. Я никогда не пью за рулем. Я не был здесь десять лет и теперь осматривался. От былого скромного уюта хозяйственной мамы Гольдмана не осталось и следа. Плита, холодильник и кухонные шкафы были серыми от грязи. В убогой раковине громоздилась посуда, которую явно давно не мыли. Я смотрел на унылое жилье друга детства, и мне становилось грустно.
В беседе с Гольдманом выяснилось, что мама его умерла от рака, а сестра вышла замуж за какого-то пьяницу и выхаживает парализованную мамашу последнего где-то на Ржевке. Короче говоря, Саша жил теперь в двушке совсем один. К слову, моя собственная двухкомнатная квартира, доставшаяся от бабушки и расположенная всего в нескольких кварталах от жилища Гольдмана, была не намного больше по площади. Но насколько же разнился интерьер!
Я допил не слишком вкусный чай, встал и вместе с хозяином проследовал из кухни в гостиную. Мой взгляд всюду натыкался на запущенность и неухоженность. Стены неприятно поражали выцветшими советскими обоями в разводах и пятнах. Мебель вся была в каких-то царапинах. Грязный почерневший паркет со стертым напрочь лаком местами вспучился. Везде лежала пыль и валялись вещи.
Книги были рассыпаны в беспорядке по подоконникам, столам, стульям, на полу и даже на огромном цветном телевизоре «Рубин», ламповом монстре доперестроечной эпохи. Одежда сгрудилась на продавленном диване бесформенной кучей. И над всем этим безобразием висела затянутая паутиной старая люстра середины шестидесятых. Да, определенно, Саша теперь или аскет, которому наплевать на собственное жилье, или банальный неряха.