– А ничья, – ответил тот, ничуть не удивившись появлению знакомого. – Бросают, чуть что, война, мол, спишет. А нет бы починить.
– Починить думаешь?
– Да уж все почти. Это я им не говорю, – мотнул он в сторону баб с узлами, сидевших поодаль. – Набросятся, доделать не дадут. А так – час-другой, и поплывем.
– Час-другой? Ах ты! – обрадовался Матвеич. – На ту сторону?
– А куда ж?
– Ах ты!.. А я тут женщину с ребятишками привел. Возьмешь?
– Чего не взять? Все равно кого.
– Я счас. Ты сиди тут, – наказал он Степке, не отстававшему от него ни на шаг. – Сиди, я счас.
Он заторопился по берегу. Остановился в отдалении, крикнул:
– Бинокля-то цела?
– Цела, – удовлетворенно ответил Бакшеев.
– Ты это… дай Степке поглядеть. А то ведь за ним не уследишь.
Скоро он притащил узлы, привел женщину с детьми, усадил их поодаль, чтобы не привлекать внимания людей к еще не готовой лодке. Бакшеев все копался в моторе. Степка, расставив ноги, стоял на берегу, рассматривал в бинокль Волгу. Услышав деда, обернулся, нацелился на него, заорал:
– Ты вона где, а я тебя тут вижу!
Мальчишка с кошкой кинулся к Степке, упал. Кошка выскочила из-под него, бросилась в сторону. Мальчишка побежал за ней, и Степка тоже побежал, налетел на деда.
– Оглашенный! – укорил дед, отбирая бинокль. – Хрупкий прибор-то, понимать надо.
И сам стал рассматривать Волгу, разбомбленный, осевший по верхнюю палубу пароход, остовы полузатопленных барж, песчаные отмели да заросли ветел на островах и протоки, протоки – предмет постоянной заботы и тех давних, царицынских, спасателей, и недавних, сталинградских.
Наглядевшись, отдал бинокль Бакшееву и принялся проверять лодку. Все было починено на совесть, щели законопачены, проломы в бортах забиты и просмолены. Скопидомство, с каким Бакшеев столько лет трясся над своим биноклем, похоже, вовсе не было скопидомством, а хорошей бережливостью, уважением к вещи. Вон как это теперь обернулось – на лодке, всеми брошенной, обреченной.
– Может, чего помочь?
– Да уж нечего.
Матвеич снова поглядел на лодку и сообразил.
– Краска есть?
– Есть немного. А зачем?
– Давай имя напишу. Корабль без имени – не полагается.
– Пиши.
Он достал банку, наполовину налитую красным суриком, подал и кисть, не кисть, а клок пакли, привязанный к палке.
– Чего писать-то будешь?
– Чего? А вон «Лидия». Годится?