Они прошли уже несколько коротких автобусных остановок, пересекли площадь и яблоневой университетской аллеей направились к центру. Иван Павлович, надувшись, все время перекидывал сумку из одной руки в другую и молчал. А Лупцов вдруг занервничал и замедлил шаг. Он издалека приметил двух каких-то подозрительных типов, которые, прячась между деревьями, шли в том же направлении. На всякий случай Лупцов увлек своего спутника на противоположную сторону и только сейчас, переходя дорогу, обратил внимание на то, как изменился асфальт – он словно бы покрылся голубовато-серебристой слизью, которая местами поблескивала окалиной, а где-то переливалась жирными нефтяными разводами.
Двух типов Лупцов с Иваном Павловичем догнали недалеко от желтой стены правительственных особняков. Вид у этих состарившихся гаврошей был пренеприятный, словно парочка не один год прожила на свалке. Неожиданно бродяги ни с того ни с сего кинулись друг на друга и в полной тишине начали драться. Правда, получалось это у них как-то подозрительно бестолково: ханыги размахивались с полным разворотом туловища и, как на цирковом ковре, не попав по противнику, падали по инерции на асфальт. Потом поднимались и снова падали.
– Это, кажется, они, – тихо сказал Лупцов, а Иван Павлович и сам уже почувствовал, что здесь не все чисто, но, чтобы удостовериться, так же тихо спросил:
– Кто они?
– Если бы я знал, кто, – сквозь зубы процедил Лупцов. – Они – это значит: не мы. Интересно, для чего они нам все это показывают? Хорошо бы узнать, что у них на уме. Может, подойдем, спросим? – полушутя спросил Лупцов. – К нам они вроде бы пока не пристают.
– Эх, попались бы они мне на передовой, я бы им навалял, – проворчал Иван Павлович, но знакомиться с бродягами не пожелал.
Как только Лупцов с Иваном Павловичем перешли дорогу, бродяги прекратили драться. Они постояли некоторое время под деревьями, а затем также, перебежками от дерева к дереву, двинулись в обратную сторону.
До набережной они добрались без приключений. Всю дорогу Лупцов тщетно пытался мысленно нарисовать картину катастрофы и определить ее масштабы, но чувствовал, что имеющихся у него знаний недостаточно. Все это выходило за рамки его жизненного опыта, который, как оказалось, ограничивался очень скромным набором привычных ситуаций, банальных правил и определений да десятком условных рефлексов. Тем же самым занимался и Иван Павлович, но в отличие от своего спутника он не ломал голову над неразрешимой задачей, поскольку вообще не был склонен к абстрактным размышлениям. Все, что каким-то образом не вписывалось в его представления о мирной жизни, признавалось им враждебным, а следовательно, требовало перехода на военное положение и немедленного отпора.