Семья Керри, Мистер Дуглас, Люси Хилтон…
Чем дольше я искала свое имя, тем сильнее нарастала паника.
Марлен Гюго, Диана Санкт-Петербург, Паттинсоны…
Святое дерьмо… Неужели Билл был прав?
– А ну-ка подвинь свою тощую задницу, приятель! – донесся из толпы встречающих суровый женский голос.
Он принадлежал крупной афроамериканке в красной куртке, которая выглядела как второй всадник Апокалипсиса, имя которому – Война. Она грубо пробивалась сквозь толпу и махала куском твердого коричневого картона, на котором от руки было написано: «Мер Фи».
Я шокировано уставилась на эту надпись.
Мер Фи – мой творческий псевдоним. Просто имя, разбитое по слогам.
Но постойте… Почему нас встречает эта социально-опасная дамочка, и где, черт возьми, сам мистер Фишер?
Я с опаской махнула женщине рукой, и мы с Джо направились к ней.
– Вообще-то я торчу здесь уже третий час, милочка, – пробурчала она самое милое в мире приветствие, а затем опустила глаза на Джо, и ее строгий взгляд смягчился. – Ну привет, моя румяная тыковка!
Джо широко улыбнулась ей.
– Здравствуйте.
– Простите, – забормотала я, когда мы зашагали в сторону выхода. – Рейс немного задержали из-за непогоды. Я думала, мистер Фишер в курсе… Вы, наверное, его жена?
– Храни тебя Иисус, девочка! – воскликнула женщина-война, перед которой люди в переполненном аэропорту расступались, как Красное море перед Моисеем. – Я его мать!
– Вы мать Иисуса? – изумленно спросила Джо.
В этот момент я поняла, что наши приключения в Чикаго только начинаются.
* * *
Мы покинули стоянку аэропорта на черном Форде Эскейпе Табиты. Именно так нам представилась женщина-война. Джо разместилась на заднем сиденье в детском автокресле, наличие которого меня удивило и обрадовало, а я – спереди на пассажирском, рядом с Табитой.
На вид женщине было около шестидесяти. Волнистые черные с проседью волосы обрамляли круглое лицо и стекали на широкие плечи. Вокруг больших карих глаз собралась тонкая сетка морщин, густо покрывавшая темную кожу, а над губой виднелось маленькое родимое пятно. Уверена, в свое время оно вскружило не одну мужскую голову.
Если бы я перенесла на холст свои эмоции от знакомства с Табитой, то это были бы оттенки красного и оранжевого цветов. Красный олицетворял бы ее яркий экспрессивный характер, а оранжевый – тепло, которое, вопреки ее неоднозначному поведению, от нее исходило.