[26], профессор Макс Вальдберг, тоже еврей, помог Геббельсу в работе над диссертацией и при защите ее.
Приятель родителей Конен снабжал подростка Йозефа книгами, открывая незнакомых ему современных писателей (Томаса Манна и его «Будденброков»). К Конену обращался за советом Геббельс, когда в юношеские годы пытался писать, носил ему свои сочинения. А в тягчайшие дни студенческого безденежья тот оказывал Геббельсу материальную помощь. В письмах Геббельс обращается к нему Onkel – дядя – и просит выслать деньги. Как нечто само собой разумеющееся он записывает в воспоминаниях о присылаемых ему по почте Коненом деньгах. Конен – еврей.
Стремясь преуспеть в журналистике, Геббельс за образец себе берет известного талантливого писателя и журналиста Теодора Вольфа[27], многолетнего редактора либеральной «Берлинер Тагеблатт», еврея, и только в его видном органе, а не где-либо еще он мечтает напечататься. Он упорно шлет одну за другой статьи редактору и неизменно получает бездушный отказ. Последствия нанесенных ему поражений, которыми он не делится с дневником, испытал на себе опрометчиво обращавшийся с его рукописями редактор. Вольф, эмигрировавший с установлением нацистского режима, после оккупации Франции – он уже старик – был схвачен, доставлен в рейх и погиб в концлагере Заксенхаузен.
Мстительность была органичной чертой Геббельса, установившего с приходом к власти теснейшую связь со спецслужбами.
Как пишут дотошные его биографы, Геббельс подарил Анке томик своего любимого поэта Гейне[28], книги которого будут гореть в первом же аутодафе[29] из серии фашистских бесчинств и насилия, учиненного министром пропаганды и просвещения Геббельсом. Да только именно Гейне провидел: «Wer die Bücher verbrennt, irgendwann die Menschen verbrennen wird» – «Кто сжигает книги, когда-нибудь будет сжигать людей».
Август – октябрь 1923. «Плохо с деньгами. Инфляция. Уход из банка. Что теперь? В числе безработных. Прометей жжет мне душу. Отчаяние». Прометеев комплекс! Эдаким запросом и впредь, воспаляя себя, будет он терзаться: «Горю и не могу зажечь. Еврейство… Гибель немецкой мысли». Это уже напрямик Шпенглер. «Я больше не могу выдержать муки. Эльзе подарила мне тетрадь для дневника. Я должен писать, чтобы выразить горечь сердца».
Та тетрадь, что подарила ему Эльзе Янке, «возлюбленная, невеста», кстати сказать, полуеврейка