– Ну молодец ты у меня. Ах молодец! До чего догадливый, до чего смекалистый – только для разведки и годишься. Осчастливил меня, дурака. Согласился идти со мной в разведку. – И вдруг, выпрямившись, сузив глаза, заговорил резко и безжалостно: – Вам нужно понять, рядовой Сиренко, что мне вашего согласия не требовалось – приказал бы – и пошли как миленький, ага… Но я понаблюдал за вами и подумал, что такой мешок с требухой, как вы, может еще стать человеком, а не только покровителем приблудных собак. Поэтому и разговаривал с вами по-человечески. А теперь так – с завтрашнего дня будем тренироваться по часу, по два, но о поиске не заикайтесь. Туда, – сержант махнул рукой в сторону передовой, – берут только тех, кому верят, ага… Сейчас можете быть свободны.
Сиренко с недоброй улыбкой смотрел на Дробота и не спешил уходить. Сержант отодвинул котелок, взглянув исподлобья, протянул:
– Ну-у. Я кому сказал?
Было в этом сержанте что-то такое резкое, несгибаемое и в то же время тяжелое, что вспыхнувший было возмущением Сиренко все ж таки подчинился и, косолапя, покачиваясь на ходу, вышел из землянки. Только на пороге он пришел в себя, понял, что его попросту выгнали, а уж на тропке к своей каптерке выругался, чтобы унять стыд.
Нет, дисциплина дисциплиной – все это верно, но среди разведчиков такого не бывало. Во взводе даже лейтенант такого не позволял. Есть во взводе и приказы, и подчинение, и все такое прочее, но есть еще и другое – то непоказное товарищество, которое не позволяет командиру так вот выгонять подчиненного.
К утру отходчивый, как все добрые люди, Сиренко остыл и уже примирился с тем, что неладная история с сержантом может привести к тому, что его все-таки выгонят из взвода. Что ж… Не всем ходить в героях. Ну, правильно, не трус. Верно, комсомолец. Ну а если нет в нем этой самой военной косточки? Если он по самой натуре своей – человек мирный? Если ему больше нравится возиться на кухне, чтобы потом видеть, как ребята уплетают за обе щеки то, над чем он потел и думал, если ему жалко и ворон, и собак, и вообще всякое зверье. А уж о людях и говорить нечего.
Конечно, на войне нужна безжалостность, потому что здесь один закон – ты не убьешь, тебя убьют. Все это понятно, но Сашка не мог себе представить, как он будет кого-то убивать. И в душе, стараясь не признаваться в этом самому себе, он решил: «Пускай переводят обратно в роту. Черт с ними – буду работать. На войне и такие нужны».