– Слева ванная комната, впереди – гостиная. Там и поужинаем. Не обессудьте, сегодня готовили на скорую руку, – сказала хозяйка виновато-очаровательным тоном.
Полет и Колет, не привыкшие к гостям, настороженно лаяли под столом, вытянув мордочки и пофыркивая.
Глеб Сергеевич зашёл умыть руки.
– Ого! – вскликнул Глеб. – Здорово! У вас в ванной комнате стилизация под «морское царство»: эти перламутровые морские раковины, аквариум и прочее.
Гигантский аквариум был размером с концертный рояль, который стоял в гостиной. Пастельные сочетания бледно-розового, мятно-зёленого, бежевого с небесно-голубым, малое освещение погружали в покой, безмолвное отдохновение.
– Вам нравится у меня? – Как же без кокетства может обойтись женщина-хозяйка, ждущая комплиментов!
– Вам бы позавидовал капитан Немо. Вы круче! – искренне выпалил гость.
– О! Жюль не раз говорил мне, что свой «Таинственный остров» он писал, думая обо мне! – Она вздёрнула носик.
Следует отдать должное двум вещам: первое – носик был, если честно, великоват, а второе – она явно рада редким, видимо, гостям и хотела произвести впечатление. И произвела! Глеб, как рыба шевеля губами, беззвучно и с совершенно идиотским выражением лица спросил:
– Верн? Жюль Верн, что ли?
– Да, конечно. Но мне не нравилось, что приключенческую романтику своих романов он нашёл в Парижской Коммуне одна тысяча восемьсот семьдесят первого года.
Она взглянула на Глеба и поняла, что взяла слишком бодрое «аллегро». Лицо её немного осунулось, глаза потухли. Она уже давно не говорила о себе с… современниками.
– Я сейчас накрою на стол. Всё уже в буфетной рядом.
А Всеволожский никак не мог вернуться в «здесь и сейчас» и беспардонно «пялился» на Мону.
– Пожалуйста, Глеб, не смотрите так… Я знаю, что в мои глаза смотреть трудно. Они насмотрелись за триста лет столько и такого… Вот лучше посмотрите пока альбомы с фото. Только спокойнее. – Она говорила голосом доброй няни.
Гость взял первый альбом, что лежал сверху. Ну как можно быть спокойным?! Попадались фотографии, ровесницы первых в истории этого изобретения. Но! Но Мона (или Даниэла) всегда примерно одного возраста, тридцати – тридцати пяти лет, здесь вот они вместе, и ясно, что они – близняшки! Вот кто-то из них с Ремарком, вот с Фрейдом!.. На обороте фото лишь даты: одна тысяча восемьсот девяносто шестой, одна тысяча девятьсот шестнадцатый,… одна тысяча девятьсот тридцать пятый… Вот сёстры (кто из них?) в белых халатах у хирургического стола. Сзади подпись: «Одна тысяча девятьсот пятнадцатый, Кёнигсберг».