После четвертого танца и четвертого подряд кавалера, Аля покачнулась: кажется, пора было передохнуть. Она добралась к своему месту за стойкой – там обнаружился еще один шот текилы, который она тут же опрокинула в себя. И ее телефон. Оказывается, она оставила его тут, отправляясь танцевать, и он мирно ее дождался. Все-таки зря наговаривают на местный криминалитет.
В окошке мессенджера мигало два десятка сообщений от бедовых Фабио и Энцо, которые многословно и витиевато извинялись перед ней за то, что опять не удержались и выпили прямо за ужином. А там по второй, по третьей… И, кажется, они уже никуда не дойдут.
Аля вздохнула и приняла волевое и взрослое решение дальше судьбу не испытывать и прямо сейчас отправиться домой. Все-таки одинокая девушка в баре и девушка с двумя друзьями – два совершенно разных формата. Она вообще-то рассчитывала на второй, а к последствиям первого готова не была.
Но когда она вышла на улицу, стало понятно, что последствия уже наступили.
11.
Аля узнала своего первого сегодняшнего партнера – того, кто прижимал сильнее всех и терся наглее. Он стоял впереди, а за ним толпилось еще пять или шесть таких же молодых, смуглых и наглых. Чем-то очень похожих друг на друга, и уж точно похожих взглядами – хищными и грязными, в которых настолько явно читалось, что они собираются сделать, что Аля как-то сразу, без борьбы, потеряла надежду.
Поврежденная лодыжка ныла, жалуясь, что никто не сдержал обещания ее поберечь. Можно было бы и наплевать, перетерпеть боль, но бежать в босоножках на каблуках было нереально, а расстегивать их дрожащими от страха и опьянения пальцами – слишком долго.
Аля безнадежно оглянулась по сторонам – она ведь так тщательно изучала печально известные районы Мехико, далеко обходила опасные места, всегда садилась в метро только в женские вагоны и уехала оттуда, ни разу даже не почуяв неприятности.
И расслабилась.
Зря.
Страх ударил в голову темной горячей волной, растекся горькой желчью по языку. Темные фигуры почти незаметно сдвинулись с мест, сужая кольцо. Над головой гремела музыка, придавая сцене нереальный, кинематографичный оттенок.
Напряжение звенело в воздухе, и Аля боялась моргнуть – любое движение могло сорвать с паузы этот застывший во времени момент, и тогда уже ничего не отыграть назад.