Распласталась змеёй, с тусклым блеском, стальная дорога,
И опять в никуда мне судьба нацарапала путь…
Разве только за тем, чтоб раздолье глазами потрогать,
И мятежной душе на просторах его отдохнуть.
В неизвестность ночей, поезд тащит железная Кляча!
Адский глаз, как клинок, режет светом кромешную тьму.
Ей то что? … Лишь бы в даль! … Ведь она и не мыслит иначе.
Ну, а что на душе – то железной совсем ни к чему.
Иногда вырвет луч, пышных елей, лохматые фрески.
На мгновенья мелькнёт, страшным лешим, берёзовый пень.
И уносятся в ночь буераки, поля, перелески,
А на страже стоят дымоходы ночных деревень.
У нормальных есть цель, там кончается ночь и дорога,
Где на отчей земле их встречает тепло и поклон.
Ну, а странник, он так… без забора, скита и порога,
Всё равно где ступить на заброшенный Богом перрон.
На перроне старик клюёт носом и ходит как зяблик,
И сжимает клюку былой силой натруженных рук.
Он в лукошке принёс, с червоточиной собранных, яблок,
И взывает: «Купи! Пусть гостинец попотчует внук».
«Сколько просишь, Седой? Отбери не побитых десяток».
«Не пойдёт! … Бери всё! … Или дай, чтобы было без сдач».
«Ладно!… Квиты, Старик! … Купишь пива себе на остаток,