– Вау, – сдувает пыль с очередного тома, – эта книга, кажется, еще в прошлом веке написана! А эта еще старше! Стоп, что? – проводит рукой по обложке, думая, что грязь мешает прочесть правильно. – «Травоведение»? Да вы шутите? Не думал, что у нас тут столько всего.
Бесполезно было выбирать и составлять стопку отдельно для себя. Этот чердак спокойно мог сойти за маленькую домашнюю библиотеку.
– А на диване можно будет с комфортом устроиться, особенно если принести сюда чашечку горячего чая, плед, кое-где подклеить обои и… Все! Это моя берлога! Ну… еще папина! Да! Будет территория, свободная от одной любительницы приторно-сладких женских журналов. Как хорошо, что она не заходит сюда. Но на всякий случай найду амбарный замок и буду запирать двери, чтобы ноги ее здесь не было. Так, что дальше?
Старинный фарфор занимает положенное место в серванте. Пустые коробки заполняются старыми и убогими на вид банками, сломанными горшками, рваными и просто рассыпающимися в руках тряпками. Выкидывается все, что непригодно для повторного использования.
Среди этого хаоса Даниэль откапывает коробки со своими старыми одежками – не теми, что стали малы пару лет назад, а теми, которые он носил, когда был еще крохой. Понять, что это за вещи, было очень легко, поскольку, во-первых, их внешний вид говорил сам за себя, а во-вторых, каждая коробка была подписана красивым папиным почерком. Нашлись забавные распашонки и ползунки, кофточки, шортики, комбинезончики, а пинетки вообще ввели в транс. Положив их на ладонь, Даниэль поразился, насколько же маленьким и хрупким он был.
Также он находит коробок поменьше, в котором лежат фотоальбомы. Так интересно смотреть на себя маленького. Он раньше не особо интересовался своим детством. Сначала это просто не заботило, потом появились различные проблемы, и все резко завертелось, а вот сейчас… Сейчас он видит свою семью: как они его ждали, как они радовались его появлению, как ухаживали и играли с ним. Но, присмотревшись, замечает, что глаза отца сияют неподдельным счастьем, а вот мать улыбается из вежливости, будто ее заставляют.
– Значит, она такая с самого начала? – в подтверждение своей догадке он находит на каждой фотографии эту вежливую улыбку и холодные глаза. Чужая женщина, мать лишь на бумаге.
Перестав тратить время на ненужные вещи, Даниэль возвращается к уборке, но перед этим вытаскивает из альбома фотографию, где они с отцом только вдвоем: ему здесь пять, и папа катает его на плечах. Оба счастливые и беззаботные – именно это и поймала камера в свой объектив. Пожалуй, эта фотография станет его любимой. Он всегда будет носить ее с собой, ведь она так легко помещается в кармане рубашки.