– Фил, где тебя носит? Козлов уже орет, о том что ты «мажорище», и он лучше потеряет работу, но избавит отдел от министерского сынка.
Говорить о произошедшем на заправке, Покровскому жутко не хотелось, да и вообще не любил выносить личное на обзор всему министерству. Но выбора у него не было, об этом все равно узнают, решив умолчать подробности.
– я в больнице был, отравление, завтра уже буду на работе, скажи Иванычу, что будет ему официальная справка, пусть не орет у него сердце больное, ладно, пока.
Надо было ехать на дачу и узнать почему отец не берет трубку, Алина, его жена должна была быть в курсе происходящего. Зная отца, было очень странно, что он сам не позвонил первым, его друг, министр внутренних дел, обязательно сообщил бы ему о произошедшем со мной на трассе. Немецкое авто ожидало его за разрушенным зданием заправочной станции, которое было оцеплено лентой сотрудников МВД, благо никаких повреждений на нем не было и можно было ехать прямо сейчас, надо было лишь залить бензин, к сожалению пришлось ехать к следующей колонке.
Алина, встретила его на пороге дома, будто ждала заранее, точнее сказать она собиралась загорать лежа на шезлонге, на лужайке возле дома. Из одежды на ней был купальник оранжевого цвета, едва прикрывающий не большую аккуратную грудь и две веревочки вместо трусов. Она одним движением закинула копну своих светлых волос за лежак и изящно улеглась. Филипп вновь вспомнил про фото и почувствовал жуткое непреодолимое желание сделать снимок, с ним такое происходило вот уже во второй раз, первый был, когда он фотографировал Елизавету, соседку которая, погибла, он вспомнил ее имя, подсмотренное на бирке в морге.
– Сережа уехал в Екатеринбург, там какое то собрание коллекционеров, это все что я знаю, он не особо со мной делится служебными делами, только когда мы идем с ним на какое либо мероприятие, —
– когда он уехал? – Филипп начал покрываться потом, солнце припекало уже довольно прилично, рубашка, и без того грязная после вчерашнего становилась еще темнее от пота.
– сегодня утром, собрался и улетел, натри мне спину кремом, если не трудно, – она повернулась на живот, блеснув упругими ягодицами, она была старше его на десять лет, но выглядела на столько же моложе. Не зная ее Филипп бы подумал что ей лет двадцать пять, шесть, не более. Он взял липкий крем и стал натирать ее и без того загорелое тело, на удивление или наоборот никаких сексуальных желаний она у него, как женщина, не вызывала, может потому что была мачехой, а может просто была не в его вкусе.