Мы встретимся в апреле… - страница 4

Шрифт
Интервал


– Ты всё это помнишь?
– Всё помню, родная.
– Теперь всё иначе: и ветер пугает, и стала седой золотистая чёлка…
– Вам очень к лицу этот цвет, дорогая. Ты самая храбрая в мире девчонка! Нет смерти! Смотри! Только небо и ветер! Мы вместе летим! Видишь?
– Вижу, мой мальчик! Ты самый прекрасный на всём белом свете!
– Я просто влюблённый в тебя одуванчик.

«Я умер вчера, мне было три тысячи лет…»

Я умер вчера, мне было три тысячи лет.
Прожив сорок жизней, пройдя все земные дороги,
Как вы выбиваетесь в люди, я выбился в боги,
Поверив в добро, мотыльково стремился на свет.
Я стал этим светом, звездой путеводной, огнём,
Пылающим сердцем, готовым вобрать все печали.
Но зла и потерь стало больше, чем было вначале.
Я больше бы пользы принёс, если б стал фонарём.
Тогда я стал бурей, весёлым безжалостным ветром,
Раздувшим пожар, погасившим во мраке свечу,
Под стать потерявшему сердце и ум силачу
В порыве безумном сметая миры и планеты.
Потом я смирился, оставил былые мечты.
Бродил в облаках по тропинкам, как горное эхо,
Стал шорохом трав, колокольчиком детского смеха,
Черничной росой на прозрачном крыле стрекозы.
Я был уже древним, минуло три тысячи лет.
Вернулся к началу, пройдя все пути и дороги.
Не зная ни счастья, ни смысла, больной и убогий,
Стал камешком острым, случайно попавшим в штиблет.
В то утро я был как холодный и липкий туман,
Ползущий ужом по булыжникам узеньких улиц.
На краешке крыши, от счастья и страха зажмурясь,
Ребёнок мечтал, как нырнёт в голубой океан
Небесных зверей и погладит всех облачных зайцев,
Кудрявых овечек и тучных пушистых котов.
Я к роли Хранителя-Ангела не был готов,
Но кто-то же должен хранить непосед и скитальцев!
Мне было легко, я смеялся светло и беспечно.
И смыслом, и счастьем наполнились серые дни.
В могуществе мало кто может тягаться с детьми.
Нас двое. Ребёнок и древнее, светлое, вечное Нечто.

«На диджериду ветер не обрывает фраз…»

На диджериду ветер не обрывает фраз,
В лунном волшебном свете листья танцуют джаз.
Сонным совиным глазом тускло глядит фонарь,
Свой начинает морок Лунных Часов Звонарь.
С каждым ударом время чуть замедляет бег,
Город поднять не может отяжелевших век.
Сотни ослепших окон – чёрных паучьих глаз,
Липкие сна тенёта – сладкий наркоза газ.
Патиной сна на листьях светится зыбкий тлен,
Самых бессонных нынче ждёт сновидений плен.