И вот однажды, в летний вечер,
Когда стояла благодать,
Я приказал запрячь лошадку —
К себе соседи стали звать.
Давно я не был у знакомых,
Уже забылись вечера,
И не ласкала кровь мне душу,
Как будто умер я вчера.
Пора, пора, пора мне ехать —
Трястись под чарами луны,
Чтоб вновь услышать разговоры
О мрачном будущем страны.
В Тригорском вновь увидел Анну —
Нашёл её в кругу друзей,
Та озаряла скучный раут —
Была прекрасней и мудрей.
Впервые встретил в Петербурге —
Был у Оленина в гостях, —
И вот сегодня выпал случай
С улыбкой тихой на устах
Увидев снова, я смутился
И поклонился резко ей,
Держа в руках большую книгу;
Поднялся шум среди гостей.
«Приехал Пушкин!» – зашумели
И все воззрились на меня.
Я ж к слугам тихо обратился,
Чтоб те прибавили огня.
Рукой огладив чёрный бархат,
Открыл же книгу и затих —
Открылись ножки и головки,
Что на полях венчали стих.
«Принёс я книгу для хозяйки, —
Проговорил, – и в этом суть!»
И тотчас гости обступили —
Поэму вынес я на суд.
Я встал привычно у камина,
Щадя внимание гостей,
«Цыганы» стал читать напевно —
Таких не знали новостей.
И некий дух гостей обуял —
Сидели люди, присмирев.
Моя же речь рекой свободной,
Текла в сердца, волнуя нерв.
И каждый видел пред собою
Моих цыган, каков закон
И жизнь, свободную, как песня, —
Ей не придумашь загон.
Слова кружилась в вечном танце,
Алели каплей на ноже
И тихо к западу клонились,
Чтоб стать легендою уже.
Но вот уста мои сомкнулись,
И наступила тишина,
А в тишине трещали свечи;
Мне поднесли бокал вина.
И после Анна нежно спела
Венецианскую же ночь,
Пленила дух, что растерялся.
Собрался встать – убраться прочь
Иль поцеловать при всех особу,
В душе приветствуя слепца,
Умом картину всю представив
От первой ноты до конца,
Как ночь весенняя дышала
Той огневою красотой,
И тихо Брента протекала