И тема вечная любви.
От посторонних глаз скрывая,
В себе, как тать, переживая,
Держу в надёжных тайниках —
В тревогах страстного рассудка,
В глубинах пламенного сердца,
В подвалах спутанной души.
Всё под луной я продлеваю
И всё под солнцем продолжаю —
Не забываю, коль живу.
Рождают лёгкие виденья
И управляют вдохновеньем
Лишь осень, море и… она.
«Скажите мне, чей образ нежный,
Неотразимый, неизбежный
В те дни преследовал меня?»
И если помните, читатель,
Следивший чутко за романом,
Чей в Кишинёве был зачин.
Так вот, в Онегине, простите,
В главе начальной, самой первой
Найдёте снова эту тень:
«Я помню море пред грозою,
Как волны двигались чредою,
И сам завидовал волнам.
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами —
С любовью лечь к её ногам…»
И как-то раз в порыве грусти
Своё письмо отправил брату,
Пред ним открывшись всей душой:
«Прочёл Туманскому в Одессе,
Поэту здешнего Парнаса,
В стихах запрятанный секрет —
Отрывок горького фонтана, —
Сказав, что нет во мне желанья
Его быстрее выдать в свет,
Поскольку многие намёки
И поэтические строки
Взывают к женщине одной.
Тебе сегодня открываюсь,
Что очень долго, очень глупо
Был по-мальчишески влюблён;
Что роль несмелого Петрарки
Мне далеко не по душе…»
Чудесный образ бестелесно
В отрывках названных витает —
Обличье старшей из сестёр
Семьи блистательных Раевских,
Лицо прекрасной Катерины,
Лицо прекрасной девы той.
Но я молчу о том упорно,
Того и впредь не напишу.
Сказал вот пару слов сегодня
И тайну милую поведал,
Но дальше – звука не подам!
Чем больше женщину мы любим,
Чем больше женщину мы знаем,
Тем меньше нравимся мы ей…
Чтоб избегать сего конфуза,
От женщин стоит отрешаться,
Не подпускать к себе совсем
Не зваться падким на прелестниц,
Но лишь разумным человеком,
Кто может страсть держать в руках.
Любил я женщин, и не скрою,
Те были старшие годами,
А летописцы пусть молчат.
И потому сейчас дословно:
«Не тронь меня!» – скажу по-русски
И по-латыни повторю.