Я пытаюсь об этом не вспоминать, но все равно не могу не думать о том, как Эли навестила меня в последний раз, сразу после церемонии прощания с моим отцом в похоронном зале. Она села на край моей кровати и за плакала.
«Обещай, что ты меня не забудешь», – прошептала она.
Я до сих пор не понимаю, о чем она тогда толковала и почему плакала. Может быть, так она просто пыталась со мной проститься, а я оказался слишком туп, чтобы это понять. Мне хотелось тогда просто вытереть слезы с ее щек и, быть может, обнять и сказать, что все будет хорошо, но аромат ее кожи, мягкость ее длинных темно-русых волос, прикосновение ее тела к моему оказались для меня непосильным искушением, и я поцеловал Эли в губы. Они были теплыми и влажными от слез. Она вдохнула немного воздуха и, когда я попытался поцеловать ее во второй раз, расплакалась еще сильнее и выбежала из дома. Потом мне хотелось сказать ей, что я тогда был сам не свой от горя, сослаться на временное помутнение рассудка, но правда состояла в том, что я просто ее любил. Думаю, я любил ее всегда. С тех пор она так ни разу со мной и не поговорила.
Тайлер срывает красную трикотажную куртку с капюшоном, завязанную на талии Эли, и хлопает ею по ее заду. Она одаривает его кривой улыбкой, выхватывает куртку обратно и натягивает ее на свои плечи, покрытые бледнеющим загаром. Интересно, замечает ли он вообще, какие у нее плечи – знает ли, что на правом красуется созвездие веснушек. Именно правая рука всегда свисала вниз из открытого окна «Кадиллака» ее матери, когда они ездили по городу, развозя заказчицам косметику марки «Эйвон».
Общее у всей этой компании только одно – все они старшие сыновья и дочери основателей нашего славного Общества охраны старины – тех шести семей, которые приехали сюда вместе и заселили наш округ во время земельной лихорадки 1889 года. Нили, Гилманы, Перри, Миллеры и Дуганы, а также семья вашего покорного слуги – Тейты. Полагаю, для нашего городка это почти то же самое, что семьи принцев крови.
То, что ребята теперь держатся вместе, не казалось бы таким странным, если бы они дружили и прежде, однако это было не так. Но как только умер мой отец, как только они заняли свои места в совете Общества, они вдруг стали неразлучны.
Я бы никогда никому в этом не признался, но иногда я им завидую – завидую их свободе, широким перспективам, которые открывает перед ними будущее. А моя судьба, похоже, была предрешена, когда мой отец отправился на скотоводческое ранчо, неся с собою то распятие.