– О, милый свет очей моих, – в такие моменты я невероятно горд собой, что не ленился в своё время перечитывать классиков, – могу ли надеяться…
И заключаю её руку в ладони, притягиваю к груди. И в глаза, пристально смотрю в глаза. Её рука сначала сопротивляется, но потом слабеет и полностью поддаётся моей неоспоримой власти.
– Могу ли надеяться на вашу благосклонность и рассчитывать, что вы снова одарите меня своим присутствием? На визит ваш драгоценный могу ли рассчитывать?
Потупив взор, она глубоко вздыхает и шепчет еле слышно:
– Вы меня смущаете, граф… Но конечно же, вы можете рассчитывать, – щёки её алеют, вспыхивают жаром.
Я помню этот жар в глазах, обжигающий, всеобъемлющий. Жар не лихорадочный, не болезненный. То огонь страсти, запрятанный под обличием скромности и целомудренности, прикрытый пышными кружевами, скованный корсетами.
Таким же жаром обдало меня в 1728 году в домике для гостей имения графа Скавронского. Огонь пылал сквозь томный взор карих, огромных и слегка раскосых глаз Елизаветы Вережбинской.
Признаться честно, первое знакомство с баронессой не впечатлило меня. Искусственные букли и локоны; выбеленные пудрой, кукольные лица – вовсе не казались мне привлекательными. Баронесса держалась учтиво, но сухо. От своего папеньки не отходила. Барон Вережбинский с графом просиживали дни за ломберным столиком в гостиной, а девица со скучающим видом поглядывала в окно, и лишь иногда из груди её вырывался тоскливый вздох.
Возможно, я так бы и запомнил баронессу с кислой, безучастной миной, нелепым париком под барашка и аристократично-мертвенной расцветкой лица, если бы не одно утро. А утро было ранним, влажным. Туман оседал на траву и рысью полз по земле, оставляя россыпи сверкающих капелек. Я чинно прогуливался по небольшому графскому садику, дышал воздухом. Но как только поравнялся со старенькой беседкой, любовно окутанной диким плющом, мои ноги словно вросли в землю – я не мог ступить и шага. Первые секунды искренне думал, что сплю и вижу сон. Зыбким миражом казалась эта хрупкая девушка, кутающаяся в пышную шаль из ангоры, с книгой в руках. Её живые волосы спадали такой естественной и слегка небрежной волной на правое плечо. Задумчивое лицо выражало благоговейное спокойствие. И лишь пухлые губы изредка начинали как-то по-детски шептать, проговаривать прочитанные строчки.