Иногда я хочу разучиться думать. Но идет десяток за десятком лет, а я всё лежу в постели, и думаю перед сном о смерти. Сон – это тоже маленькая смерть. Видимо, поэтому я думаю о ней именно тогда, когда уже готов погрузиться в её подобие. Иногда я боюсь засыпать. У меня начинаются панические атаки. Это навязчивое состояние, навязчивые мысли, я не могу перестать думать об этом. Но усталость берет своё. Этой же фразой можно объяснить и те вещи, которые могут показаться несовместимыми – паническая боязнь смерти (не как процесса, а как того, что за ней следует), и (само)убийство. Усталость берет своё. Даже столь сильный страх может отключиться из-за банальной усталости. И вот – ты засыпаешь. Засыпаешь себя землей. Сам. Когда ты в отчаянии – тебе уже не страшно. Страшно становится, когда много задумываешься. Когда твоя депрессия длится несколько месяцев, ты уже слишком уставший, чтобы задумываться. На это попросту нет сил.
Я закрываю глаза, и подобие смерти укутывает меня вязкой, пыльной пеленой…
Густые кроны леса тянут ко мне свои руки-ветки, я пытаюсь сопротивляться, но это не может продолжаться вечно. Комары летают у наших лиц, они кусают твои руки и ноги, воспользовавшись твоей забывчивостью – мы ведь шли в лес, настоящий лес, но твоя одежда слишком коротка, много открытых мест, где можно напиться крови. Ты отмахиваешься от насекомых, я смотрю себе под ноги, пока мы углубляемся в этот загадочный, темный мир. На тропинке движение. Я опускаюсь на корточки. Передо мной предстает жуткое зрелище – жук-олень, у которого отсутствует задняя половина тела. Он пытается ползти, он всё тянет и тянет свою оставшуюся половинку, рога его тяжелы, на идеально ровном срезе зияет черная пустота. Кто мог сделать это? Кто способен сделать такое? Я понимаю, что он уже обречен. «Отвернись» – прошу я, поднимаясь в полный рост. Тебе незачем это видеть. Я спасу его – единственным возможным в такой ситуации способом. Хорошо, что жуки не умеют кричать. Я уверен, что он кричит от боли, так же, как сейчас кричит всё во мне – от его боли, от его безысходности, от того, что у него уже нет шансов на жизнь. Всё моё сердце – это один сжатый в комок камень. Один удар. Я постараюсь сделать это очень быстро, чтобы он был избавлен от предсмертной агонии. Хорошо, что ты стоишь спиной ко мне и не видишь эту гримасу отчаяния на моем лице. Нога опускается на половину ещё живого тельца, и слышится хруст. Один точный и быстрый удар. Внутри меня всё ревёт и стонет, что-то рвется, струна за струной. Прости меня. У тебя не было шансов спастись. Я лишь завершил твою агонию. Мои глаза сухи – я плачу где-то внутри, где-то глубоко, там, где колодцы моих глаз возьмут эту влагу. Смерть. Она повсюду. Закрадывается под кожу. И сидит там. Молча наблюдая. Сколько ещё я возьму на свою душу, прежде чем она освободится? У меня нет ответов. Я начинаю буквально физически ощущать тошноту. Мне плохо от произошедшего. Меня подташнивает, ладони превращаются в ледышки. Руки мои трясутся. Мы идем дальше.