– А если налет… налетчики… знаете…
– У меня маузер, – сказал Старцов и открыл глаза.
Сергей Львович стоял перед ним, накинув на плечи шубу, в длинной, до колен, ночной рубахе и трикотажных полинялых кальсонах, обтягивавших худосочные икры. В руке у него дрожала лампочка, обдавая тепленькими всплесками света то подбородок, то нос, и лицо Сергея Львовича казалось то жирным, то странно худым.
– А разрешение есть? – тихо спросил он.
Стены застонали гулче. Сергей Львович кинулся отпирать. Неясные звуки коротко переплелись и затарахтели по комнатам. Потом вдруг зажалобился тонкий голос:
– Я шестнадцать часов в сутки работаю! Шесть на службе, шесть дома, четыре в очередях стою, да дежурства, да трудовая повинность! Мне пятьдесят два…
Кто-то издалека и глухо, как топором по пустой бочке:
– Не задерживайте, гражданин!..
У Сергея Львовича скатилась с плеч шуба, и он старался поймать ее одной рукой, крутясь, точно молодой неуклюжий дог, ловящий свой хвост.
– Среди ночи гонят к чертовой матери рыть окопы! С ножом к горлу! Мало, что мы выгребные ямы чистим, дрова рубим, черт-е-знает, в очередях стоим… За желатин землю копать? Да на кой мне…
– Сколько сейчас времени? – спросил Старцов.
– Три часа. Три часа ночи. Разве…
– Знаете что? Я пойду вместо вас. Я выспался.
Сергей Львович поднес лампочку к лицу Старцова.
– Ступайте скажите, что вместо вас идет другой человек, помоложе и…
– Посильней, конечно посильней! Вон у вас плечи-то, – перехватил Сергей Львович.
Он выпалил эти слова на ходу, запахивая шубу и устремившись к двери.
Провожая гостя, благодарно и умильно напутствовал:
– Желаю вам, желаю… Заходите. Если задержитесь – переночевать, пожить даже: я ведь совсем один. Очень рад…
У самой двери он придержал Старцова за рукав, встал на цыпочки и шепнул:
– Видно, там плохо!
– Где?
– А там…
– Вот посмотрю, – ответил Андрей и сбежал по лестнице в темноту.
На дворе, под мутным пятном закопченного фонаря, шла перекличка.
– Квартира двадцать седьмая?
– Есть! – крикнул Андрей.
И глухо, как топором по пустой бочке, ударил голос:
– Откупился!
Потом темная глыба заслонила от Андрея фонарь, и тот же голос ухнул над головой:
– Документ!..
В мокрый, глухой туннель, в черную прорву холода ввалились немым скученным табуном. По шелухе железа, где-то над головами татакали, как цепы по току, быстрые шаги. Подняв воротники, руки – в рукава, спины – горбами, лицами в землю, под ноги – вперед, неизменно вперед, только вперед, в черную прорву холода.