Мать покраснела, даже пятнами пошла.
«Жаль ее, хотя за спиной нехорошо сговариваться!» – подумала она.
…За стеной что-то с грохотом рухнуло, послышались крики, переходящие в визг. Закачалась люстра, жалобно зазвенели стеклянные подвески. Мамин свадебный подарок. Жить всем в одной жалкой комнатушке?!
Но… Обидно стало за отца, его-то сейчас выгнали по-настоящему. Что бы он сказал? А вот что: «Будь сильной, не трусь, вперед иди, а то вся жизнь мимо пройдет!» Мимо, это точно! С ненавистью посмотрела на заляпанные, ободранные местами обои, на стертый до дерева, потемневший паркет… И… к чёрту весь этот мрак, валить отсюда – и поскорее!
Татьяна так задумалась, что не услышала, как вошла мать, села рядом на кровать, обняла дочку, погладила по голове, поцеловала. Девушка хотела было отшить ее, и погрубее, ведь что удумали! Но вместо этого уткнулась в материнское плечо и разревелась сладко, как в детстве. Мать смущенно обняла совсем взрослую дочь.
– Прости меня! Но для тебя это шанс выбраться! Ты же у меня умница, красавица – справишься.
– С чем справлюсь? – удивилась девушка и, оживившись от внезапного открытия, воскликнула: – Сам-то почему там не живет?
– Так бабка того… У нее сестра старшая пропала куда-то еще в сорок седьмом. А она ждет ее до сих пор, уже семьдесят с лишним лет ждет, никого близко не подпускает. Всю жизнь одна-одинешенька! Федькин дядька ее опекал, связи у него в ФСБ, кажется. А то давно бы черные риелторы оприходовали!
– Чушь какая-то! Не клеится ничего. Если бабка чужая всем, давно бы в интернат сдали! А тут такое благородство, не верится как-то! – Девушка оживилась, учуяв тайну.
Мать покраснела.
– Федя… он добрый, правда! Верующий, воцерковленный, посты соблюдает, на службы ходит, молится. Душевный человек, духовный… – Восхищенный взгляд ее затуманился.
Танька насторожилась: что-то отталкивающее было в таких святошах. Может, высокомерие посвященных по отношению к остальным «простым, темным» людям? Или оголтелое стремление изобличать чужие грехи? Трудно сказать, что больше напрягало. Хотя Таня верила в мудрого, доброго Бога, который не карает, а учит честно, правильно жить.
Разговор незаметно затух, обе женщины сосредоточенно думали: старшая – о том, что выбросит раздолбанный письменный стол и поклеит новые обои, а младшая – о Боге и смысле жизни.