– Вот это ты правильно подметил. Не забудь спросить его об этом.
– Александр Григорьевич, позвольте ещё один вопрос.
Никита Петрович сел на кресло у стола и вновь посмотрел на коллегу;
– Я тебя внимательно слушаю, мой друг!
Отозвался тот.
– Как вы думаете, все пропавшие как то связаны между собой?
– А вот это сейчас и выясняет Кузьма Арсеньевич! И в то, что он найдёт ответ на это, я нисколько не сомневаюсь. Этот человек очень дотошный. Я знаю его ещё по Константинополю!
Приподнявшись с дивана, ответил лысый служитель закона из Петербурга.
– Ну что ж, тогда зовём Евграфьева? Пусть раскошеливается на хороший обед. У меня просыпается аппетит.
Заключил поручик.
– Зови, мой друг! Я тоже не прочь отобедать!
Согласился Арсений Яковлевич.
Шестнадцатая глава
Послушник
Ноги в старых рваных онучах примерзали к земле, а холод, мелкой дрожью и ознобом пробирал всё тело, вырываясь в окружающий мир звонким стуком молодых и крепких зубов. Никанор, не замечая куропаток, совсем близко подбежавших к порогу, в надежде разыскать что-то съедобное, справил нужду, и рывком открыв скрипучую дверь, вернулся в избу. Затхлый запах квашеной капусты, смешанный с дымом горящих дров в печи ударил в нос, отчего в пустом животе молодого человека заурчало. И тот, поёжившись, и отогревшись после холода, поборов в себе последние позывы совести осторожно, чтобы не разбудить спящих на лавках у стен братьев, подошёл к деревянной бочке и приподняв тяжёлую крышку на ней, щепотью достал капусты. А за тем, быстро швырнул её в рот. Она предательски заскрипела на зубах, но никто не услышал этого. И Никанор, как ни в чём не бывало, шмыгнул к своему месту в келье и нырнул под старую овчину, надеясь ещё поспать до утренней молитвы. Но лишь он дожевал капусту и сомкнул веки, как послышался звук с колокольни и вся братия, кряхтя и охая, заворочалась, просыпаясь. Надо было вставать и ему, как вдруг с входа раздался громкий скрипучий голос;
– Кто, жрал капусту? Крышка не на месте.
В избе сразу же, вновь, притихли.
– Кто надысь бегал до ветру?
Прозвучал новый вопрос и Никанор, понимая безысходность своего положения и неотвратимость наказания, тихо прошипел со своего места;
– Это я брат! Бес попутал, прости меня.
Монах, стоявший у бочки с капустой, ни чего не сказал. Лишь подойдя вплотную к послушнику, сквозь зубы промычал;