Позже, когда они вышли вдвоём из душной оранжереи и прохладный воздух наполнил лёгкие, она сцепила руки за спиной и, медленно покачиваясь, произнесла:
– Мне нравится, как ты поёшь.
Остап устало пожал плечами:
– Может, это потому что мне нравится петь?
Она засмеялась немного нервно.
– Нет. Не поэтому, – сказала она чётко и взвешенно.
Молодой человек внутренне сжался, потому что теперь в её взгляде не было ничего робкого и даже появилось что-то хищное.
– Нет? – выдохнул он, пытаясь говорить хладнокровно. – Почему же?
Не должен он был спрашивать, потому что заранее знал, какой услышит ответ. Не любил он эти игры.
– Потому что мне нравится всё, что ты делаешь.
– Капельницу я ставлю хуже всех в группе, – сказал он без улыбки, глядя в тёмную глубину сквера с мягким ковром из опавших листьев и чёрными руками деревьев.
Она опять засмеялась, и снова он услышал эту нервную нотку в её голосе. Нотку, которой не найдёшь ни в одном произведении классической музыки, потому что издать её способна только одинокая девушка.
Лана хлопнула его по плечу:
– Не скромничай! Я слышала, ты сдал наркологию на отлично. Этой грымзе нелегко угодить!
Остап вздохнул:
– Она не грымза. Просто слишком давно преподаёт.
Он хотел вынуть руку из кармана куртки, но тут же почувствовал, как к коже прикоснулось что-то прохладное и мягкое.
– Прости, у меня руки замёрзли.
Она нашла в кармане его ладонь и бесцеремонно зарылась в неё, как птенец под крыло наседки.
Остап пристально посмотрел на девушку, и Лана на мгновение растерялась, глядя в его открытое и простое лицо.
– Тебе куда?
– На Пугачёва, это почти на самом берегу Каменки. Я живу с мамой и сестрой. Проводишь?
Он неловко кашлянул.
– Только до вокзала. Извини, меня дома ждут.
Они пошли. Под ногами, похожие на крылья летучих мышей, шелестели кленовые маслянистые листья.
– Это всё из-за твоей матери?
Остап нахмурился.
Она продолжила, и на этот раз в её голосе послышалось смущение:
– Я слышала, что она тяжело болеет. Могу я… хм, чем-то помочь? Может быть, нужно посидеть с ней или…
– Лана, – перебил он её ласково, – не нужно, спасибо. Она наотрез отказывается от сиделки.
– И при этом заставляет быть сиделкой тебя?
– Что?
– Извини, но это жестоко: в двадцать лет работать на износ и не иметь возможности даже…
– Даже что?
– Проводить девушку до дома.