В городе Ош ехавшие по торговым делам коммерсанты ужинали в трактире. Марлен легко отличал их одного от другого по их провинциальным признакам, как собак по породе.
«Лионец держится надменно, говорит четко и звучно, он умен, но высокомерен, в его речи много бесстыдных непристойностей. Лангедокец учтив и вежлив, у него открытое выражение лица. Нормандец больше слушает, чем говорит. Он не доверяет другим, отчего они тоже не доверяют ему»[4].
Однако Марлен обнаружил, что большинство людей отказывались отождествлять себя с большими областями, даже если предположение было лестным. Они были частью города, пригорода, деревни или семьи, но не государства и не провинции. Общие черты в культурном наследстве некоторых регионов были яснее видны приезжим из других мест, чем самим местным жителям. Бретань пришлось бы разделить на несколько мелких частей, чтобы найти область, которую ее жители считали бы родной. Жители восточной части Бретани говорили на диалекте французского языка, который назывался «галло» (пишется Gallo или Gallot), а жители ее западной части говорили на различных разновидностях бретонского языка. Смешанных браков между этими двумя группами населения почти не было. А на западе жители Армора – «Страны у моря» имели мало общего с жителями Аргоата – «Страны лесов». И даже внутри Армора разные группы населения так отличались одна от другой и так враждовали одна с другой, что многие писатели искали им предков далеко от гранитных скал их побережья – среди семитских племен, в Древней Греции или Финикии, в Персии, Монголии, Китае или Тибете.
Поскольку в результате договоров и завоеваний Франция была составлена из многих частей и две трети ее территории находилось в составе Французского государства почти триста пятьдесят лет, неудивительно, что у ее жителей не было глубоко укоренившегося чувства принадлежности к единому народу. Перед революцией словом «Франция» часто называли маленькую, похожую на карте на гриб провинцию, главным городом которой был Париж. В Гаскони и Провансе любого человека с севера страны называли «франшиман» (Franchiman) или «франсио» (Franciot). Ни одно из этих двух слов не вошло в официальный словарь Французской академии. Но и чувства принадлежности к своему региону у тогдашних жителей Франции почти не было. Бретонцы, каталонцы, фламандцы и провансальцы, живущие во Франции, стали смотреть на себя как на отдельный субъект политики лишь намного позже, и это было реакцией на то, что их насильно заставляли считать себя французами.