Успех пошел на пользу – уже следующий роман, начинавший трилогию о Принце, во всех смыслах стал шагом не только вперед, но и вверх. Стиль молодого автора изменился в лучшую сторону, персонажи ожили, сюжеты стали стройными и логичными.
Постепенно вышла вся серия о Сталье: два отдельных романа и сборник рассказов. Каждая книга была переиздана в твердой обложке и неплохим тиражом, сюжет одной повести был взят в качестве основы для сценария полнометражного художественного фильма, а издательство предложило Вадиму Козыреву собственную серию.
Именно в этот момент Вадим забил на все.
Казалось бы, нет причин для застоя. Гонорары стали оправдывать вложенные труды, его имя прозвучало – если и не в высоких литературных кругах, то уж на форумах поклонников фэнтези точно. Вадим Козырев со своим Стальей попал в тройку самых обсуждаемых в Рунете авторов. Читатели писали ему письма, его интервью появлялись уже и в федеральных изданиях…
Кое-что в последнее время он все-таки написал. Это было не фэнтези, скорее роман ужасов в стиле Стивена Кинга. Причем Вадим сделал два варианта своего романа. Один писался только ночами и еще в феврале отправился в издательство. А второй он доработал только вчера и никуда отправлять не собирался. Это был вариант романа, написанный строго к случаю, уникальное нетиражируемое произведение для одного-единственного читателя.
Вадим обернулся к луне, чтобы взять с подоконника свой мобильник, и снова набрал номер жены. Она не отвечала. Это был тридцать третий его звонок на ее номер за эти несколько часов.
Если бы Злата ехала в такси, то услышала бы свой мобильный. Звонком у нее служила песня про небеса. Кажется, Меладзе. Вадик не раз потешался, услышав протяжное и приторное «Небеса-а, моя отрада», и отзывался:
– Да, Господи, слушаю тебя!
Злата никогда его веселья не разделяла. К музыке и религии она относилась трепетно.
Вадик отключил мобильный, подошел к турнику, закрепленному в узком коридоре – от стены и до стены.
Веревка была уже привязана.
Вадик снова набрал номер телефона Златы.
– Вадя, я еду! – ответила она, не дожидаясь его вопроса. – Еду, жди!
Он прошел в комнату, взял приготовленные заранее блокнот, ручку. Написал строки, проверенные сто раз:
«Снова полнолуние, я больше не могу. Злата, прости меня за все».
Посмотрел на часы, положил записку на середину полированного журнального столика. Злата была аккуратисткой, столик был натерт полиролем так, что его поверхность мерцала в полутьме, словно маленькое озеро.