Ибо нефиг - страница 4

Шрифт
Интервал


Но давно забытое и старое выпрыгнуло мне на встречу из самого незаметного в мире угла.

Правда, сейчас, вспоминая эту историю, меня всегда бросает в безудержный хохот. Уровень моей наивности и «ветреноголовости» просто зашкаливал на тот момент! Как бы это банально ни звучало, но виной всего произошедшего, о чем я буду рассказывать, была женщина – моя самая большая слабость и сила.


После очередной тренировки в спортивном зале, мы с друзьями зашли в маленькую кафешку: малый бизнес человека, который жил своей спокойной жизнью. Стоит отметить, что еда была вкусной и относительно дешевой. Музыка там играла на средней громкости звучания. Вполне уютное заведение. Алкоголя там не было. Догадайтесь, почему. Оно полностью соответствовало всем правилам гигиены. Кондиционер работал в полную силу. И мы, которые от пота были похожи на внутреннее содержание шарика, надутого орально, чувствовали, как пот присыхает к нашему телу и испаряется с одежды, оставляя на ней белые пятна человеческой соли. В том момент единственным моим желанием было побыстрее вкусить все то, что мы заказали: средне обжаренное мясо с салатом из томатов и огурцов с луком и зеленью.

Нас было трое. Я и два моих хороших временных друга. Ведь рано или поздно кто-то из нас умрет, а остальные будут жалкими. Ведь все, что есть на Земле, рано или поздно станет трупом. Книги – это трупы деревьев. Их взращивают, питают, доводят до определенной толщины, иначе цельнодеревянный столик не получится, и мистер и миссис Извратники не смогут заняться на нем сексом после того, как уложат своего ребенка, который станет или успешным человеком, или успешным наркоманом. Потом приходят специальные люди – древесные мясники, проверяют количество «древесного жира» и если его достаточно, то оно срубается. Вот тебе и стол из цельного дерева для мистера и миссис Извратников. Из него же сделают и бумагу – своего рода утонченный фарш из усопших различных видов дерева. Этот фарш сушат и набивают на нем татуировки – вот тебе и книга. А мы нюхаем этот фарш, и запах нам нравится, мы покупаем и ставим их на полку, постоянно трогаем, и нам это тоже нравится. Именно так же поступали с людьми в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны. Людей относительно нормально кормили, за ними ухаживали, запрещалось их бить (ведь будут синяки на коже, и это скажется на красоте и качестве материала), чтоб из этих толстяков можно было содрать кожу и сделать, ну, например перчатки, обувь или нагрудник для ребенка (какого-нибудь генерала Шрединберга), чтоб эта маленькая (через пару лет сирота) не измазала свою одежду во время трапезы. Толстый человек на убой из лагеря. Именно на такого жирдяя был похож один из моих друзей. Мы его звали Тим. У него была одна особенность – стоило ему открыть свой рот, как любая его фраза превращалась в шутку. Тим был хорошим другом. Из-за своего избыточного веса он постоянно потел; часть майки, которая прикрывала его большую грудь постоянно была мокрой от выделений. Это никак не мешало ему нас обнимать при встрече. Чтоб как-то улучшить нашу жизнь, мы прилепили ему две женские прокладки на майку в районе титек и проблема с мокрой майкой была частично решена. Второй друг был более сдержанным человеком. Чаще слушал, реже говорил и безумно любил поэзию. Мог каждый день сыпать нас стихами и не прекращал нас удивлять своей фотографической памятью. Похож он был на Джона Леннона в начале своей карьеры. И носил не самые приятные усы – жесткие, а волоски росли с минимальным разбросом друг от друга. Он часто не чувствовал, что у него что-то застревало в том маленьком природном хвойном волосатом лесу – еда, присохшая зубная паста, или же маленький скрученный волосок рыжеватого цвета. Сам он был темноволосым.