Тем временем я организовал на столе новый натюрморт из консервированной горбуши, сваренных только что яиц, зеленого лука, очередной порции хлеба и банки кабачковой икры «Global Village».
– Это все очень печально, – констатировал я. – Я не буду говорить дежурных фраз о том, что я весь тут в соплях и расстройствах. Ты все и так прекрасно понимаешь. Слова горю не помогут.
Александр кивал, то и дело обтирал ладонью лицо, словно снимая пелену отчаяния.
Он вновь впился взглядом в мои глаза:
– Ты знаешь, Ольга поначалу билась за Эрла как львица. Денно и нощно. Уж чего только не предпринимала. И врачи, и колдуны, и экстрасенсы. А ему все хуже. А потом надорвалась и она. Полгода провела в спецбольнице. В «депресняке». Я ее вызволил оттуда недавно. Но из депрессии – никак. И Эрл зачах совсем. Я один остался, стараюсь хоть что-то сделать.
Александр начал заходиться в крик. Пришлось налить. Пока закусывал, успокоился.
– На чем Оля сломалась?
– В Москву с Эрлом поехала, к какому-то «светиле». А тот… – Александр махнул рукой. – После этого она обратилась в какой-то фонд по сбору денег. Их сейчас много разных.
– И фонд сгинул, да?
Александр молча кивнул.
– Потом я ходил ко всем известным специалистам в Питере. Психологам, психиатрам, педагогам, музыкантам.
– А к этим-то зачем?
– Один психолог, доктор наук, сказала, что есть шанс, если как-то вернуть Эрла к музыке. Я хочу, чтобы Эрл заиграл. Его надо вернуть к фоно. Это единственный шанс, что они оба оживут. Понимаешь? Сэм, моя семья гибнет!
Александр словно тягал стопудовую гирю. Жилы на шее проступили и пульсировали так, что будь я вампиром, не уйти ему сегодня человеком. Казалось, что сжатая в кулаке вилка вот-вот взвизгнет.
Я силился понять, как именно он хочет в таком состоянии вернуть Эрла к музицированию. В памяти всплыли известные мне имена, пострадавшие от потери слуха. «Бетховен. Делал приспособления, чтобы воспринимать звуки скелетом. У него не было повреждено внутреннее ухо. Брайан Уилсон с самого рождения практически не слышал на правое ухо. Бедржих Сметана из-за почти полной потери слуха оставил пост дирижера в Национальном театре и покинул Прагу. Но музыку он писал и дальше», – всплывало лихорадочно в памяти. Вспомнился Александр Касьянов. В тысяча девятьсот шестьдесят втором году потерял слух, который не восстановился до конца жизни. Однако он, при всем этом, участвовал в конкурсе на гимн СССР и, кажется, с шестьдесят седьмого года вернулся к полноценному творчеству. «Но мальчик, едва после музыкалки! Да еще в депрессии. Как возможно вернуть его за фоно, да еще восстановить игру?»