Владимир Дмитриевич замолчал. Молодые люди ждали продолжения, но граф был до того возбужден, что никак не мог продолжать.
– И что вы сказали ему? – осторожно спросил Ричард, когда молчать стало совсем неловко.
– А что я мог ему посоветовать? Доложить о восстании, предать своих товарищей – это, право, низко. Но пойти против своего государя означает пойти против Отечества.
– Это не всегда так, Владимир Дмитриевич, – мягко возразил Ричард. – Король и государство не едины. Империя важнее самодержца. Превыше всего отечество и честь.
– В России царь есть символ государства, – ответил Воронцов. – Я был в Британии, разве там иначе?
– Порою в Англии мятеж приводит к реформам, которые идут на благо государства, – не согласился Редсворд. – Treason doth never prosper: what’s the reason?
– For if it prosper none dare call it treason[3], – произнес Воронцов. – Это сказал Джон Харингтон, англичанин. Вполне возможно, что император Николай и собирался отменить крепостное право. Теперь же этот его поступок станет проявлением слабости и трусости, и вся Россия, вся Европа заговорит о том, что русский царь пошел на реформы из страха избежать нового бунта.
– Имеет ли значение, что будут говорить? – спросил Ричард.
– А вам безразлично мнение других? – Граф слегка приподнял брови. – Перспектива потерять лицо вас не пугает?
– Мой отец, Уолтер Джон Редсворд, герцог Глостер, один из самых знатных людей в Британии, женился на девушке из народа, – твердо произнес Ричард.
При этих словах хозяин дома вздрогнул, глаза его сверкнули, но он тут же овладел собой и через мгновение с прежней учтивостью смотрел на гостя, который продолжал:
– Мой отец всегда говорил мне, что честь превыше доброго имени, ибо доброе имя есть твое отражение в глазах людей. Но честь есть отражение в твоем сердце. Не страшно лишиться доброго имени и уважения людей – страшно потерять честь, перед собой и перед Богом.
– Ваш отец всегда восхищал меня своей храбростью и своим благородством, – медленно и задумчиво произнес граф Воронцов.
– Вы знали моего отца?
– Знал, – глаза графа снова сверкнули, – когда-то он спас мне жизнь.
Ричарду показалось странным, что отец никогда не рассказывал ему о своем знакомстве со столь благородным джентльменом, каким был Владимир Дмитриевич, однако, хоть граф и вел себя крайне любезно, молодой человек не мог не заметить, что тема герцога Глостера неприятна хозяину дома.