7 Арнэ, 578 г. от восстания Последователя.
Тьма. Лишь тьма. Вокруг нет ничего. Четыре года. Тьма. И время, растворенное во тьме. Время, которое трудно понять, посчитать, ведь не видно ни солнца, ни момента, когда день сменяется ночью. Кусок соломы вместо кровати, раз в два дня гнилой хлеб с кружкой горькой воды, холод, никогда не уходивший до конца, проникающий до самых костей. Четыре года. Или может быть даже больше.
Мужчина в небольшой камере сильно поскрежетал зубами. Когда-то эта залихватская привычка крайне радовала солдат, теперь же, лишь вызывала слабое чувство тоски внутри. Даже злость, и та ушла. Если в первый год, видя стражника, принесшего еду и питье, узник придумывал какие-то планы побега, то теперь и мысли, обличенные в слова, не возникали в его голове. Лишь туманные образы. К тому же даже в них не было видно света. Узнику начинало казаться, что он и не видел никогда огненного шара на небе, и жизнь вне тьмы лишь смутная мечта, придуманная чтобы окончательно не раствориться.
Два дня ему не приносли пищу. Странно, ведь обычно седой стражник с оспинами на лице приходил с регулярностью в два дня, что помогало измерять время. Иногда, тюремщик пытался говорить с узником, особо в первый год. Но мужчина не отвечал. Тогда стражник перестал пытаться.
Спустя много месяцев единственнная четкая мысль пронеслась в голове узника:
«Неужели я уже мертв?».
И тихий смешок, хриплый и низкий разнесся по тесной камере.
Сознание узника вновь заполнила темная пустота.
Спустя неясное количество времени, когда мужчина оказался в дреме, вдалеке послышались шаги. Они взволновали узника. Изначально, промелькнула мыль о еде и стражнике, вот только что-то в шагах идущего в сторону камеры смутило. Неясно что. Какое-то непривычное бряцанье.
Бледное, смертельно бледное лицо резко выплыло из темноты. Раздался грубый голос:
–Гирион Арети?
Узник несколько секунд думал, пытаясь вспоминть смысл этих слов, прогоняя пустоту и тьму из головы. Ответ неожиданно осветил остатки сознания.