С высоты её крыши городская суета казалась такой увлекательной, что Полина нацепляла на нос очки и усаживалась на самый краешек, свесив ноги, так, что если бы вам, проходящим рано утром по улице, вздумалось бы поднять голову, вы бы увидели её розовые пятки. Признавайтесь, когда вы в последний раз поднимали голову и смотрели вверх, идя по улице? Так я и думала. Может быть, это и к лучшему, а то вы испугались бы, увидев болтающиеся над головой пятки, и вызвали бы пожарных. Те приехали бы в красных машинах с сиренами, полезли бы на крышу по длинным лестницам и, чего доброго, испортили бы Полине утро. Подумать только, что может натворить фея, утро которой безнадёжно испорчено вторжением пожарных!

К счастью, никто из утренних прохожих не догадывался посмотреть вверх, поэтому Полина спокойно болтала ногами в воздухе, пересвистываясь с парочкой дроздов, свивших гнездо на карнизе напротив. Ах да, я забыла рассказать, что Полина страстно любила свистеть. Она насвистывала, следя за молоком, закипающим на газовой плитке, по пути в булочную и подметая свою черепичную крышу, и даже во сне Полине случалось свистеть колыбельную. А уж по утрам… По утрам Полина свистела так старательно, что месьё Антуан из соседнего дома выглядывал в окно с намыленным подбородком и бритвенным помазком в руке в поисках источника странного шума. К счастью, месьё Антуан жил на пятом этаже и по привычке смотрел вниз на улицу, не находил там ничего выдающегося и, пожав плечами, закрывал окно.

– То ли трубы прохудились, то ли совсем распоясались мальчишки, – объяснял он дочери, приходившей в гости по воскресеньям с половиной сырного пирога. Месьё Антуан надевал к её приходу чистую рубашку и покупал яблочный сидр, и они славно полдничали, совсем как тридцать лет назад, когда дочь была совсем маленькой.
В который раз завидев в окне растерянного месьё Антуана, дрозды хохотали, шлёпая друг друга крыльями и показывая на Полину. Вы никогда не слышали, как смеются птицы? Сначала смех бурлит у них в животе, как компот на сильном огне, потом пузырьки смеха подбираются к горлу и щекочут птицам клюв и наконец вырываются наружу радостной трелью. И стоило засмеяться одной птице, как смех подхватывала вся стая: вслед за веселившимися дроздами начинала смеяться Полина, на её смех появлялись из голубятни белые голуби, передавали шутку знакомым воробьям, те рассказывали скворцам – и скоро всё птичье население кудахтало, пищало и щебетало, да так весело, что даже самые занятые прохожие замирали на полушаге и прислушивались.