– Чтоб вас… Джош! – проворчал он. – Какого было меня привязывать? Включите здесь свет, темно, блин, как в погребе.
– В условиях невесомости, – невозмутимо ответил капитан Росс, – пассажиров следует пристёгивать. Инструкция предписывает…
«Долдон», – подумал Вавилов. Чувство освобождения испарилось, раздражение росло, капитан клипера больше не казался симпатичным, вернулись давешние сомнения: «Туда ли он меня везёт? Подмешал в питьё какой-то дряни, усыпил».
Под потолком вспыхнули лампы. Резануло по глазам, Вавилов зажмурился и непроизвольно дёрнулся, пытаясь приподняться.
– Подождите, мистер Вавилов, я сейчас расстегну фиксаторы. Осталось двадцать пять минут однократной, можно было бы позавтракать, но я вам не рекомендую перед приземлением. Выпейте лучше энергетика. Место штурмана свободно, согласно программе перелёта вы имеете право его занять и поучаствовать в управлении клипером.
Илья принял предложенную ему бутылку, приложился, отхлебнул, морщась, жидкости со вкусом апельсиновой зубной пасты.
– И где тут у вас место штурмана? – мрачно осведомился он, глядя на капитана исподлобья.
– Много не пейте. Место штурмана в кабине управления. Желаете посмотреть?
Вавилов приложился ещё раз к пластиковому горлышку и сделал приличный глоток. Полбутылки в себя влил, думая: «Будешь мне тут указывать, сколько пить. Тьфу, мерзость какая». Он отёр губы рукавом комбинезона, навинтил на горлышко крышку, но бутылки не отдал, сказал, меряя капитана взглядом:
– Желаю. Показывайте.
Тут только обратил внимание, как внушительно выглядит Джошуа Росс в белом ангельском облачении с нашивками «Moon Attraction» на рукаве и клапане кармана, с золотозвёздными погонами, со сверкающим ободком вместо воротника. «Дылда двухметровая, восемь звёздочек», – подумал Вавил, но вслух не сказал. Покинул каюту следом за капитаном. После сияния потолочных ламп освещение салона показалось серым и тусклым.
– И Луну покажите, – сказал Вавилов в спину своему провожатому.
– Смотрите, – ответил, не повернув головы, Джошуа.
– Куда?
– Вверх.
Илья Львович последовал совету и непроизвольно схватился за спинку кресла. Серое ноздреватое поле валилось на клипер, грозя разбить к едрене фене, раздавить в пыль. Удержаться от крика получилось не без труда. Пришлось напомнить самому себе: «Он говорил торможение. Тридцать минут».