– Что?! – хором спросили господин Громыкин и господин Самолётов.
Хореограф, довольный произведённым эффектом, замолчал.
– Если без ругани, то можно сказать, шо прима была недовольна. Форменный скандал учинила. Ругалась страшно, – сказал Леонтий, отвернулся от сыщиков и махнул на них рукой.
Анхен, молча наблюдавшая за беседой, поняла, что болтливый Четвертак что-то не договаривает. Она подошла к мужчине и невзначай прикоснулась к его руке. И помпезный занавес, и декорации, и сцена качнулись и растворились в воздухе. Анхен попала в воспоминание хореографа. Была у неё такая способность. Передавался сей дар по женской линии старинного рода Ростоцких, ещё со времён Петра Великого, вот и ей перепало немного.
Леонтий зажмурился и прикрыл уши руками. Господи Иисусе! Как же она визжит! Нет, вы полюбуйтесь на неё, люди добрые. Разве можно так визжать?! Как только связок у неё хватает.
– Людочка, лапуля, успокойся, – сказал он, входя в святая святых Мариинского театра – в комнату прима-балерины.
– Почему посторонние в МОЕЙ гримёрке?! – перекинулась прима на вновь прибывшего. – Леонтий, нет, ты мне ответь. Что сие означает? И не надо закрывать уши! Кричала и буду кричать!
Леонтий судорожно сглотнул. Воспалённые глаза балерины извергали лаву, метали громы и молнии.
– Людмила Петровна, я Вам в сотый раз повторяю, что эти вопросы надобно задавать Мариусу Палычу, – спокойно сказала Элеонора Черникина, поправляя у зеркала выбившуюся прядь пегих волос.
– Нет, ты это слышал, Леонтий? Какова нахалка! – возмутилась в очередной раз госпожа Пичугина.
– Нужно уметь уступать место молодым талантам, – всё также спокойно добавила госпожа Черникина.
– Нашлась тоже талантливая. Тебе только крыс играть из повозки Карабосс! Мышь Серая! Кошка дранная! Вешалка позорная! Думаешь, я не знаю, за какие такие таланты Мариус тебя продвигает?
Подружка примы балерина Лещинская, стоявшая подле, при этих словах развязно рассмеялась.
– Списали тебя, Людочка, в утиль. И кто подвинул? Мышь Серая. Вот умора!
Вместо того, чтобы сгладить конфликт, она… масла в огонь подливает. Эх, всё самому надобно разгребать, всё самому.
– Это Мариус распорядился. Она права, – признался господин Четвертак и прикрыл глаза, ожидая новую волну визга, однако его не последовало.
Прима-балерина угрожающе молчала, переводя взгляд с хореографа на новую соседку.