Не знаю почему, но я был уверен, что ее мать стала жертвой мести дочери за свою неблагополучную судьбу. И до сих я так думаю.
– Какого черта, Пикадор? – сволочь вспылила. Голос ее стал грубее прежнего, почти мужским.
– Никто не знает, жива она или мертва!
– Ты знаешь, – безапелляционно заявил я.
– Замолчи! Слышишь? Ты убийца. Ты! Не я. И ты не смеешь обвинять меня ни в чем! Чертов Пикадор, ты мне отвратен, твою мать! Пошел вон!
– Признайся мне, ведь ты ее ненавидела. Ненавидела больше, чем своего покойного мужа. Признайся, и, возможно, призрак смилостивится. Ведь скоро он доберется и до тебя.
– Ты спятил?
– Это твое последнее слово?
– Да, черт возьми! Да, мудак!
– Ты повторяешь путь своей матери. Со временем красота твоя померкнет, и ты умрешь в нищете и одиночестве, позабытая всеми. Но, хуже того, ты будешь проклята своими детьми. И мной.
Пророчество
В следственном изоляторе я сидел один.
В ночь перед судом я не спал. Я слышал, как открылась дверь, и ко мне в камеру кто-то вошел. Я сразу понял: это не охранник, потому что они сначала говорят, а потом заходят. Да и походку каждого из них я уже выучил. На мою койку сел мужчина в черном. Я подвинулся и так и замер, когда понял, кто это был.
– Она безупречна. Не правда ли? Я звал ее «моя Клеопатра». Думал, она легкая и смиренная, – разочарованно сказал посетитель, глядя в потолок. – Я любил ее. У нас были дети. Я думал, она любит меня тоже. Но, к сожалению, она не способна любить. Никого. Даже своих детей, – он замолчал, и в наступившей тишине я понял, сколько убийственной грусти было в его словах, сколько неизбежной правды.
– Она хотела исчезнуть из моей жизни. Из жизни наших детей. Ее манила свобода.
Я едва сдерживал крик. Руки у меня дрожали, а сердце колотилось как сумасшедшее.
– Не знаешь, почему?
– Нет, – еле выдавил я.
– К красоте привыкаешь, к характеру – никогда. Она манерная и жутко самовлюбленная особа. Так сказать, птица высокого полета. Но с каждым годом она летает все ниже. Думаешь, это и есть сатисфакция?
Глаза мои наполнились слезами, но я их сдерживал. Мой страх медленно превратился в боль, а потом в разрушительное отчаяние. Я схватился за виски и закрыл лицо руками.
– Если хочешь, убей меня, – сказал я, опустив голову.
Призрак устало вздохнул.
– Через пять лет Натали выйдет на свободу. Она захочет забрать твою дочь себе. Но ей не отдадут ребенка.