– Прежде, чем душа увидит, должна быть достигнута гармония внутри, а телесные очи стать слепы для всякой иллюзии, – терпеливо вразумляет Блаватская. – Прежде чем душа услышит, образ должен стать равно глухим, как к рыкам, так и к шептаниям, как к крикам ревущих слонов, так и к серебристому жужжанию золотого светляка.
С этим, кажется, не поспоришь, но дама в цветастом сари готова поспорить.
– Одна. Гривна, – цедит она сквозь зубы, упершись своими могучими коряжистыми ногами в пыльные и рассохшиеся доски перрона.
Госпожа Блаватская утомленно вздыхает.
– Эта земля, о, несведущий ученик, – предупреждает она, – лишь печальное преддверие, ведущее в сумерки, за которыми расстилается долина истинного света, того света, что неугасим никакими бурями, что горит без фитиля и масла.
Туземка обиженно поджимает губы и смотрит куда-то в сторону. Победа Блаватской близка… В конце концов она покупает двухлитровую баклажку пива, пирожки с капустой и картошкой, и возвращается к вагону. Возле вагона стоят проводник-метис и полковник Хопкинс.
– И куда, подевался этот мальчишка с газетами?! – негодует полковник, сканируя публику на перроне цепким взглядом. – Чертов бездельник! Спит, наверное, где-нибудь в тени баобаба!
– Ваша правда, сахиб, – соглашается проводник.
По правде, говоря, ему плевать.
– Не желаете, пива, полковник? – спрашивает, подходя госпожа Блаватская.
Приняв у Блаватской баклажку с пивом, полковник пьет из горлышка, запрокинув голову. Напившись, вытирает рот тыльной стороной ладони.
– Благодарю, – говорит он, возвращая Блаватской пиво. – Нервы ни к черту. Эти обезьяньи князьки надумали замириться. А если так пойдет – конец смуте и междоусобице. Индия восстанет из пепла, окрепнет и семимильными шагами направится к сверкающим высотам процветания. А на кой ляд нам сильная Индия? Прошу прощения, миледи, вырвалось… Будут переговоры. А вот и зачинщик этого безобразия. Обратите внимания, принц Арджуна, собственной персоной. С нами в вагоне едет, между прочим…
– Этот тот высокий юноша с дредами, в солнцезащитных очках? – спрашивает госпожа Блаватская. – Он похож на ямайского растамана.
– Принц путешествует инкогнито… Ким, старина, послушайте, вы не видели мальчишку с газетами? Он где-то тут шастал…
Пожимаю плечами. Прогулка по перрону сильно меня утомила. С лица льет пот, в голове звенит циркулярная пила. Хочется присесть в теньке, а лучше прилечь. Я растерянно оглаживаю свое арбузное пузо, и тут замечаю, что госпожа Блаватская откровенно меня разглядывает. Краснею.