Кашляя и запинаясь, я добрела до лежащего человека, и с трудом приподняв его, поволокла прочь из душного ада. Был ли он жив, я ещё не знала, но жалость не давала уйти. И несмотря на сыплющиеся за воротник горячие искры, хрустящие под ногами головешки, палки, цепляющие штаны, слёзы, непроизвольно текущие из разъеденных дымом глаз, я продолжала пятиться прочь, выволакивая за собой, то ли инициатора, то ли жертву пожара.
– Какой же воздух вкусный, – промурлыкала я, с наслаждением вдыхая полной грудью, и щурясь на робкие лучи солнца, проглядывающие сквозь густые кроны деревьев. Мой бедный нос, терпевший запах гари и палёной плоти, с непередаваемой радостью ловил ароматы трав и цветов.
Я две минуты возлежала на земле, пытаясь отойти от того, где побывала. Вот как упала, подобно пробке вылетев из кустов, так и отдыхала.
– Господи, хорошо-то как.
И кое-как встав на четвереньки, переползла к обгоревшему существу.
Признаюсь честно, мне ещё не доводилось видеть сгоревшего за живо человека, но от одного взгляда захотелось упасть в обморок. Чёрный, прожжённый в сотне мест и кое-как не развалившийся на лоскуты балахон; сгоревшие волосы и брови; обуглившаяся и потрескавшаяся кожа, предоставляющая прекрасное, но неаппетитное обозрение мяса; почерневшие губы; опалённые глаза. От такого зрелища тянуло в кусты облегчить желудок. Но, несмотря на всё это, он был жив. Где-то внутри этого тела продолжало биться упрямое сердце. Слабое, едва слышное, почти заглушённое нестерпимой болью, но оно продолжало трепыхаться.
Мне казалось, этот человек долго не протянет. Он был высок и широкоплеч, но одновременно с этим худ и жалок. И ни одно сердце, даже принадлежи оно рыцарю, не справится с таким количеством ужасающих ран.
– Альфред, – позвала, поднимаясь на ноги, – иди ко мне, солнышко.
За деревьями раздался отчётливый треск и на поляну выметнулся конь, волочащий на конце поводьев ветку. Но стоило ему увидеть полумёртвого, опалённого человека, как вся гордость улетучилась, уступив место животному страху.
– Ну что ты, что ты, – я успокаивающе похлопала по крутой дрожащей шее и вытащила из сумки флягу с водой, – он не кусается.
В ответ раздалось пофыркивание и недоверчивое ржание, словно просящее убраться отсюда как можно быстрее. Увы, мне страшно не меньше, но придётся остаться. Не могу я бросить умирающего человека, надо хотя бы дождаться, пока он окончательно перейдёт в иной мир и похоронить по-христиански. А если повезёт, то съездить в ближайшую деревню и попросить местных жителей выходить беднягу.