Недалеко от входа послышались голоса, но охрана, на счастье, занималась утренней приборкой лагеря и пропавшего сотоварища могла хватиться не сразу. Но как узнали его имя? Кто из группы не выдержал?[4]
Егор осторожно осмотрел местность. Перед гротом лежала небольшая, свернувшаяся преданной собачкой, поляна. Справа – сборно-щитовой домик. Дверь распахнута, словно приглашает в гости. Спасибо, когда-нибудь в следующий раз. И желательно не в этой жизни. А вот налево должна уходить тропинка к туалету – это Егор помнил по ночным выводам. Где-то внизу протекает ручей – водили мыться. Туда по склону и легче бежать, но разведчик юркнул за пещеру. В густую, даже на вид непроходимую, влажную лесную гущу.
У старого с малым отношения – клятву пионера читать не надо, всё рядком и чередком.
– Дедуль, вот сколько живу на свете, столько и удивляюсь!
– Что я опять не то сделал?
– А глянь сам: одна колошина ворует, а другая – караулит.
– Так это я специально брючину закатал, когда ехал на велосипеде. Чтобы в цепь не попала.
– А дед Петя штанину прищепкой схватывает.
– Дед Петя живёт с выгодой. Он молодец.
– Ты у меня молодец лучше. Я тебя люблю.
– Я тебя тоже.
Старому с малым всё к сердцу, когда они рядом.
– А можно я поеду в Пустынь на багажнике, а не на раме?
– Можно, если пятки в колесо не станешь совать…
– Что я, совсем без царя в голове? У девочек ноги должны быть красивыми.
Фёдор Максимович Буерашин оторвался от корыта, по старости лет переведённого из помоечных нужд на хранение скобяной мелочи. В задумчивости посмотрел на девятилетнюю внучку, пытающуюся совместить Василису Прекрасную с Василисой Премудрой. Аня сидела на ступеньках крыльца перед ведром с запаренными отрубями, жеманно поглаживая пятнистые от зелёнки и йода колени.
– Красивые, красивые, – не позволила деду ни возразить, ни возмутиться девочка. – А то кто ж меня замуж позовёт.
– Не скажу насчёт замужества, а я точно не возьму, ежели язык будет мести помелом.
– И что мне теперь, немтырём расти? Ой, лихо мне, – внучка от праведного возмущения хлопнула по только что взлелеянным коленкам.
Получилось больновато, и, скрывая досаду, девочка закатила глаза к небу: прости, Боженька, моего дедушку, что такой непонятливый растёт. Это оттого, что по лесу в одиночку много ходит, леших пугает. Что ему знать о женской доле?