Торбинин обзавёлся неплохим выигрышем: пятью удачами – тремя мелкими, одной средней, одной крупной – и двумя успешными начинаниями. Начинания радовали особенно: если грамотно их применить, можно в перспективе добиться как любви, так и счастья.
Игрок напротив него, белобрысый крепыш со сломанным носом и приросшей к лицу ехидной полуулыбочкой, перетасовал карты.
– Все радости в этом году, начиная с сегодняшнего дня, – сказал он словно бы в тёмную пустоту казино.
Торбинин не колебался.
– Согласен. Ставлю… свободу на шесть месяцев.
– На пять. Лет, – чётко произнёс белобрысый.
– На двенадцать месяцев.
– Ладно, на два с половиной года.
– Хорошо.
Анте не использовали.
Когда раздали карты, неряшливо одетый парень справа от Торбинина пасанул почти не глядя. Фёдор чекернулся. Возрастная женщина с плоской грудью, что сидела слева, стукнула по столу. Белобрысый поступил так же.
После обмена первым ходил архитектор: он снова сделал чек. Женщина сбросилась. Ехидца пропала с лица блондина, он безразлично глянул на карты, потом на визави и озвучил ставку:
– Олл-ин.
Торбинин ничем не выдал волнения. Неуверенность длилась секунды – потом он согласился.
– Что у тебя есть? – осведомился белобрысый и, стоило Фёдору достать бумажник, презрительно скривился. – Убери эту мелочёвку.
– Там много денег, а ещё карточка…
– Поставь что-нибудь другое. Какую игру юзаешь?
– Пасьянс, тридцать семь карт.
– Сойдёт.
– Но… А, ладно!
Он положил на середину стола колоду – и вскрылся. Четыре туза.
– Бери доп, – сухо произнёс мужчина напротив, игравший в закрытую.
Ещё одна карта легла на зелёное сукно, завершая комбинацию Торбинина, – джокер! Боясь поверить глазам, он смотрел на сочетание «любовь», которое в этом «покере» ничего не означало само по себе, но приносило ему однозначную победу.
– Теперь ты, – не сдержавшись, радостно выдохнул Фёдор.
Белобрысый, не имевший права длить дальше, неторопливо снял с шапки колоды карту, присоединил к своим. Причмокнул и выложил пятёрку джокеров на стол.
Приятный полумрак игорного заведения навалился неподъёмной вязкой тьмой гроба. Сознание не принимало действительности, протестовало, сходило с ума!
А действительность сверкала ехидной полуулыбочкой.
Полдюжины шутов и остальные карты вернулись на место, белобрысый принялся меланхолично их мешать.