Ликбезна. Премия имени Анны Ахматовой - страница 2

Шрифт
Интервал


за этим светилом смотрю сейчас,

родством упоенная с тобой и Марли…

как, горло имея, восторг испытав, молчать?!

мне – ритм! тела гибкость, точеный эбен бедра…

невольничьей плетью по всем позвонкам до крови!

смотри, я пою! я танцую экстазною новью!

лианная юбка не вровень, и вольный зачин ветрам!

тебе соплеменна! я, шесть миллионов раз

сменившая позу в зачатии мира!

пусть катится к черту всё, что разделило нас

с застенчивой самкой из первой семьи горилловой!

а знаешь, когда-то мы все,

континентом черным рожденные,

выбрали этот ритм… он там! он внутри!

сердечным сырьем елозит…

нанизанный нежно на остовы стрел и пик;

на генную память австралопитеков поздних.

мне – пропасть в ту эру: забавой одной из ста…

я помню! я чувствую! как изменялась гримом…

как чёрные свили, соломенным локоном став,

ослабили хватку, родство навсегда отринув…

как солнце, блеснувшим зрачком выжигало пульс…

а мне без него – ни дышать, не срываться в самое!

себя самоё от восторга отвлечь боюсь,

когда опускается огненным шаром там… за морем,

рождаясь за музыкой, смывая ярчайший грим,

опробовав пропасть на всю глубину планеты!

второго дыхания нет и не будет внутри,

без ритмов Тириба в моих африканских недрах…!

на пустырях книжных полок

стоим на пустырях провисших книжных полок…

заглядывайте в текст до сути естества,

до потаенных чувств, до тайн и недомолвок

вы, Ангел во плоти с бисквитного* креста.

фарфоровых глубин сентиментальны речи.

вам ведомо не всё… не «более того».

заглядывайте внутрь: живому быстротечен

и самый старший век, и самый страшный год.

меня переживет ваш веер, Балеринка.

и ваш застывший пес под клоунским зонтом,

мой глянцевый Марсо, – я не смогу отринуть

предчувствий жития скончавшихся особ…

но я переживу вслух сказанное слово:

забудутся… когда их не произнести…

но в самый старший век мне возвращаться снова,

щемящее в груди, в размер строфы вместив…


* вид фарфора

я дерево… без кожи и ветвей

и облака похожи на слонов без водопоя,

и жажда, словно передана мне наследной тягой…

ременной кожей испаряю соль дождей Ханоя,

и Ганга отвратительную муть священной влагой.

оплавленное солнце: желтый мяч у двух малюток.

за слониками легче наблюдать с Килиманджаро.

хорошенькие: гладить и качать, любя, баюкать.

без ветра, как из доменной печи обдало жаром…

а в море собирается гроза чернильной тучей

спасительный – зачесан волнорез зеленым гребнем.