– Конечно! Я о том, что пришлось мне изрядно потрудиться… Мне удалось решить для Онуфрия кучу проблем, которые в восемьсот двенадцатом решать ещё не умели. Эффективность моей работы сам поп оценил как «за семерых», но зато – ел за троих. Точнее, получал харчей, из расчёта «на троих». Сам кушал как и раньше, а две свободные порции – относил в местный трактир. За год у меня серебряных копеек собралось, считай, килограмма полтора. Потом я их отнёс местному ювелиру, тот их переплавил и сделал из них шестьдесят две сажени серебряной проволоки.
– А на кой тебе столько серебряной проволоки? – Лёша, кажется, ничего не понял.
– Как это, «на кой»? У меня в «Эмвэшке» ведь обмотка повреждена была! Правда, проволока была не изолированная. Пришлось соображать. Помог богомаз, который у Отца Онуфрия церковь расписывал. У него был лак… Паршивый, конечно, лак.. А чего с него хотеть, если он его тут же, на печке и варил… Брал подсолнечное масло, жарил-парил… Сначала получалась олифа, а потом – лак… Вот из этого лака я и делал изоляцию!
– А починял как? У тебя ведь ни припоя, ни паяльника…
– Ну, припой – дело не хитрое! Нашёл лудильщика, да за литр самогона у него и выменял! И припой, и паяльник… Да и не насовсем выменял, а так… можно сказать, в аренду взял. Правда, пришлось повозиться! Но ничего! Сдюжил!
– А что потом?
– Да что потом… Пришёл к Онуфрию. Так, мол, и так… Год у тебя я верой-правдой, отбатрачил! Пора и честь знать! Очень уж, правда, Онуфрий не хотел меня отпускать! Говорит, мол, надо бы и то сделать, и это…
– Погоди-ка, Егор… Говоришь, Пушкин работника Балду писал с тебя… Почему ж ты – Балда?
Егор усмехнулся. – Да потому и Балда, что у меня фамилия – Балдин! Меня и в школе Балдой дразнили, и в Училище… Даже в патрульной эскадрилье, и то – Балдой звали. Вот, когда меня спросили, как тебя зовут, я и ляпнул… А потом – поздно было что-то менять.
– Погоди… В той сказке Балда и оброк с чертей собирал, и вокруг моря на кобыле…
– Да не было там такого! И со мной такого не бывало. А вот, что Онуфрию я щелчки по лбу бил – было! Только, конечно же, до потолка он не прыгал, и язык себе не повреждал… А вот ума Онуфрий, всё-таки, лишился… Только не от моих щелчков… Больно уж Попадья, любезная Мария Филипповна, хороша была… А Онуфрий – все посты соблюдал… А Мария Филипповна – живая женщина, хороша собой… Мы и сошлись, пока Онуфрий свои службы с литургиями служил… В общем, согрешили мы с ней. Очень Онуфрий переживал… Так и лишился разума!