– Возмужал, вырос-то как, вырос. А на Станислава-то как стал похож… Мария, беги скорей, Глеб приехал, – кричал он на весь садовый участок.
В доме началась суматоха: Мария, жена Владислава Смирнитского, темноволосая, кареглазая, полноватая, невысокая женщина, увидев племянника, обняла, расцеловала, заплакала, потом побежала, радостно подвывая и поминая Матерь Божию, в гостиную накрывать стол. Прибежали две девушки лет пятнадцати-шестнадцати, дочери хозяев дома, Ядвига и Златка, и тоже стали обнимать и орошать слезами мундир Глеба.
– Прошу познакомится, мой товарищ, подпоручик Михаил Тухачевский. Мы вместе едем служить в лейб-гвардии Семеновский полк.
– Очень приятно, очень приятно, молодой человек, – затряс руку Михаила пан Владислав и заинтересованно спросил: – Из каких Тухачевских будете? У нас раньше соседи были Тухачевские.
– Из смоленских.
– Тоже рядом! – радостно сказал Владислав Смирнитский и махнул куда-то рукой. – Смоленск-то – вот он, недалеко.
Все засмеялись.
Михаила смущали восхищенные взгляды двух очень похожих, очень симпатичных двоюродных сестер Глеба.
– Хватит, хватит, идите, помогите матери. А вас, молодые люди, я прошу помыться с дороги, и проходите на веранду. Я надеюсь, Глеб, и вы, Михаил, у нас побудете денька три?
– К сожалению, дядя, мы ненадолго, поздороваться – и нам нужно в полк.
– Мария, ты слышишь, они хотят уехать, – закричал куда-то в дом Владислав Смирнитский.
– Как? – прибежала и опять заплакала пани Мария. – Почему? Я так давно не видела Глеба. Он же мне сын!
– К сожалению, нам нужно в полк. Михаил, подтверди, – сказал Глеб.
– Да, пани Мария и пан Владислав, нас ждут в полку.
– Ну хотя бы пообедайте, – жалобно попросил пан Смирнитский.
– От обеда отказываться не будем, – сказал Глеб.
– Ну почему так? – плакала хозяйка, накрывая на стол. – Зачем так несправедливо? Такие молодые – и уже на войну.
Пока мужчины курили на веранде, стол, в шесть женских рук, был накрыт и, как и положено польскому столу, был необычайно хлебосолен. Хозяин налил в рюмки польской водки и, встав, сказал:
– Я хочу одного – чтобы вы вернулись с войны живыми!
Все встали и выпили. Пани Мария опять заплакала. Слезы полились и из красивых глаз молодых девушек.
Сидели недолго, но как-то тепло и уютно, как бывает в хорошем доме, где все любят друг друга. И если Михаил Тухачевский был москвичом и знал, что такое родной дом, то Глеб почти четыре года не был в этом единственном для него родном доме и тепло домашнего очага почти забыл – так, иногда бывал в гостях у своих товарищей по военному училищу. И от этого, забытого в военной муштре, в жизни в казарме душевного тепла, от этой всеобщей к нему любви и доброты ему было так приятно, но в то же время так грустно, что очень хотелось плакать, и он время от времени покашливал, чтобы скрыть заполонившие его душу чувства.