– Что до этого, – холодно отметил сэр Уолтер, – то если предположить, что я склоняюсь к мысли сдать дом, то у меня есть вполне определенные соображения относительно того, какие дополнительные привилегии я соглашусь предоставить жильцу. Я не расположен предоставлять ему слишком больших прав. Разумеется, ему и нескольким морским офицерам или людям другого рода занятий, будет позволено гулять в парке, но что до сада – это другое дело. Здесь я предполагаю наложить некоторые запреты. Мне совсем не нравиться мысль, что посторонние в любое время смогут ходить по моим аллеям, и я намерен порекомендовать мисс Эллиот не оставлять без внимания цветник. Говорю вам, я вовсе не расположен предоставлять жильцу Киллинч-Холла никаких особенных прав, будь то моряк или любой военный!
После неловкой паузы господин Шепперд счел нужным сказать:
– Во всех подобных случаях составляется договор, который делает отношения между владельцем и жильцом ясными и понятными. Ваши интересы, сэр Уолтер, находятся в надежных руках. Полагайтесь на меня, и ни один жилец не будет иметь больше прав, чем вы сочтете справедливым ему предоставить. Осмелюсь намекнуть, что сам сэр Уолтер не сможет и вполовину столь ревностно оберегать свое имущество, как это будет делать для него Джон Шепперд.
Здесь в разговор вступила Энн:
– Я думаю, что моряки, которые так много для нас делают, могут, по крайней мере, в такой же степени, как и все другие, рассчитывать на комфорт и привилегии в доме. Мы все должны признать, что морякам тяжело достается этот комфорт.
– Это справедливо. То, что сказала мисс Энн, очень справедливо, – моментально отреагировал господин Шепперд.
– О, разумеется! – не менее быстро присоединилась к отцу дочь. Однако далее последовала ремарка сэра Уолтера:
– Профессия эта, безусловно, полезна, но я бы не хотел, чтобы к ней принадлежал кто-то из моих друзей.
– РАЗУМЕЕТСЯ, – был ответ, сопровождавшийся, тем не менее, вопросительными взглядами.
– Именно так. Это неприятно мне по двум причинам, и, соответственно, у меня есть два серьёзных возражения по этому поводу. Во-первых, это лазейка для людей сомнительного происхождения, которым удается таким образом занять непозволительно высокое положение и иметь почет, о котором их отцы и деды не могли и мечтать. Во-вторых, эта служба особенно сильно старит мужчину и лишает его сил. Моряки стареют быстрее, чем кто бы то ни было – я наблюдал это всю жизнь. Это слишком оскорбительно: знать, что твой отец, возможно, даже не снизошел бы до разговора с человеком, сын которого делает на твоих глазах блестящую карьеру. От подобных унижений люди раньше времени деградируют. Однажды прошлой весной я оказался в обществе двух мужчин, которые являли собой ярчайший пример того, о чем я говорю. Один из них – лорд Сент Ив, а между тем мы прекрасно знаем, что его отец был деревенским священником и не всегда имел даже кусок хлеба. И мне пришлось уступать место этому лорду Сент-Иву и некоему адмиралу Болдуину – личности, настолько отталкивающей, насколько это вообще возможно, с лицом темно-коричневого цвета, огрубевшим и обветренным до последней степени, сплошь в шрамах и морщинах, с остатками седых волос на висках и следами пудры на лысине. «Ради всего святого, кто этот старик?» – спросил я у друга, стоявшего рядом (сэра Базиля Морели). «Старик? – воскликнул сэр Базиль. – Это адмирал Болдуин. Сколько ему лет, по-вашему?» «60, – ответил я, – или, возможно, 62». «40, – сказал сэр Базиль, – 40, и ничуть не больше». Вообразите себе мое изумление! Мне не просто будет забыть адмирала Болдуина. Я никогда не видел более отталкивающего примера того, что может сделать с человеком жизнь на море. Хотя в какой-то степени это происходит с ними со всеми. Их носит повсюду в любую погоду, в любых условиях, пока их внешний вид не становится буквально неприличным. Жаль, что их жизнь не обрывается сразу, прежде, чем они достигают возраста адмирала Болдуина.