Так что исключительно ради стёба я начал пытаться исполнять современные для моего времени композиции, а еще танцевать в коридоре вагона сам себе аккомпанируя. Чем вызвал крайнее удивление Семена Аркадьевича и крайнее недовольство Павла Геннадьевича. Последний изрядно напрягся и все это время сидел с каменным лицом, как старая дева в мужском стриптизе. Видимо, опасался, что мои эскапады про Лондон и прочее могут быть услышаны кем не надо. Точнее, в этом времени как раз тем, «кем надо».
Хорошо хоть я в тот момент не додумался спеть «бессмертный» хит всех времен «МедуЗА». Боюсь, что содержательная часть данного произведения, а, также, неповторимая манера его исполнения просто не могли оставить равнодушными не только моих попутчиков, но и других, находящихся в том же вагоне, пассажиров. И если бы я попытался исполнить данное творение, подражая оригиналу, то есть, голосом музицирующего носителя дополнительной хромосомы, до Москвы я бы точно не доехал. Вероятнее всего меня ждало бы, в оконцовке, знакомство с «палатой №6» какого-нибудь профильного провинциального учреждения – по-другому жители 1952-го года отреагировать на подобную попытку услаждения их слуха не могли.
Однако же, опасался Павел Геннадьевич напрасно – мой демарш серьезных последствий не возымел. В результате возлияний и собственных эскапад я банально выдохся, а потом просто влез на свою верхнюю полку и безмятежно провалился в сон. Сон человека, глубоко удовлетворенного видом пережитого «старшим товарищем» страха.
Словом, на тот момент все складывалось для меня чрезвычайно интригующе. Новое приключение обещало восхитительные перспективы … Вот только засыпал я довольным жизнью фрилансером Александром Соколовым из 2020-го года, а проснулся утратившим память инженером Александром Соколовым из 1952-го.
И я очень хотел знать ответ на вопрос: почему так произошло?
Павел Геннадьевич оказался на месте. Увидев, как я ворвался в комнату, где «работал» он и другие, не фэйковые, сотрудники, этот «акробат фарса» мгновенно встал из-за стола и пошел мне навстречу.
Наверное, мой вид был таков, что у Павла возникло опасение, что я сейчас скажу лишнее при посторонних и тогда возможны осложнения. Следует признать, его опасения были отнюдь не напрасны. Сказать я действительно хотел очень многое и мне в тот момент было плевать, что это может кто-то там услышать.