Я улыбаюсь.
«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на реактивном самолете/»
С подобными-то хоралами, не рановато ли мы утратили веру в Бога?
Оу-йе!
О нет…
– Нет-нет, нормально. Спасибо. Все отлично.
– Откуда прилетели?
– Из России.
– Ух ты! И холодно там?
– Очень.
Мне бы так хотелось быть дружелюбнее к себе подобным, но увы… Виноват, признаю, да, хоть на это я еще способен: не могу.
Чувство вины гложет.
Я слишком очерствел, измотан, изнурен и грязен: просто непригоден к общению.
Чуть дальше, на съезде с магистрали:
– Вот скажите мне: вы в Бога верите?
Черт побери. Господи. Надо же было так влипнуть…
– Нет.
– Знаете, а я это сразу понял. Как увидел, что вы вот так бросаете свой чемодан, так и подумал: в Бога он не верит.
– Не-ве-рит! – повторяет он, постукивая по рулю.
– Не верю… – признаюсь я.
– А Бог-то ведь есть! Он здесь! Он повсюду! Он указывает нам, куда…
– Нет-нет, – прерываю я его, – там, откуда я вернулся… там Его нет. Точно. Уверяю вас.
– Это почему же?
– Там такая нищета…
– Так ведь Бог среди нищих! Бог творит чудеса, вы знаете? Бросаю взгляд на спидометр: 90. Из машины не выскочить.
– Взять хотя бы меня… кем я был раньше?.. да никем! – Он занервничал. – Пил! Играл! С женщинами спал! Да я уже на человека был не похож, понимаете?.. Полное ничтожество! Но Господь позвал меня. Поднял с земли, словно цветочек, и сказал: «Клоди, ты…»
Я никогда не узнаю, что там наболтал ему Всевышний. Я заснул.
Когда мы подъехали к дому, он тронул меня за колено.
На оборотной стороне счета значился точный адрес рая: церковь Обервилье, улица Сен-Дени, 46–48. С 10.00 до 13.00.
– И не откладывайте, в ближайшее же воскресенье приходите. Просто скажите себе: если я сел в эту машину, это не случайно, потому что случайностей… (он делает большие глаза) не бывает.
Стекло справа от водителя опущено, и я наклонился, чтобы попрощаться с моим пастырем:
– Так значит… эээ… Вы теперь… это… больше не спите… с женщинами вообще?
Он широко улыбается:
– Только с теми, которых посылает мне Господь…
– И как вы их узнаете? Улыбка становится еще шире.
– Они самые красивые…
***
Всему-то нас учили наперекосяк, размышлял я, толкая дверь подъезда. Вот я, я только тогда был искренен, когда говорил себе: «Я не достоин принять Тебя».
И в это я действительно верил.
А ты, гоп-гоп, да-да, ты