Весной в нём просыпается молодой повеса, и женщины сходят с ума от любви, а художники и поэты – от вдохновенья.
Летом Петербург, красуясь творениями Монферрана и Растрелли, гостеприимно распахивает объятия проспектов для бесчисленных поклонников, заботливо рассаживая гостей по тенистым аллеям многочисленных парков и услаждая их взор фонтанами Петергофа.
Осенью город, словно загулявший златокудрый поэт, сбросив надоевший официоз, рядится в пестроту осенних парков и лёгкую дымку утренних туманов.
И только зимой, набрасывая поверх заснеженных улиц и площадей чёрный плащ ранних сумерек, Петербург становиться сумрачным и печальным.
Зима для этого города нечто большее, чем время года.
Зима в Петербурге – это окроплённые кровью поэта снега Чёрной речки, это мёртвые глазницы опустевших домов блокадного города, это слабо пульсирующий на льду Ладожского озера разорванный бомбёжками нерв Дороги Жизни.
К сожалению, Петербург – не только распростёршиеся над ночной Невой крылья разводных мостов и хрупкая тишина Гатчинских парков, это ещё и угрюмое молчание Алексеевских равелинов и паучья архитектура печально знаменитых Крестов. Петербург – извечное соперничество с шумной, попавшей под чиновничий произвол Москвой и сомнительная слава криминальной столицы России.
Всё это и есть Петербург – святой и грешный.
Время не властно над этим таинственным городом, оно разбивается о серый гранит бастионов Петропавловской крепости, и осколки его вместе с весенним ледоходом уносятся Невой в просторы Ладоги. Видимо поэтому коренные петербуржцы никак не могут отделаться от обманчивого ощущения, что однажды за ближайшим поворотом они неожиданно встретят его – кудрявого поэта, повесу и дуэлянта, которого по счастливой случайности пуля Дантеса миновала.
* * *
19 час.30 мин. 27 августа 20** г.
г. Санкт-Петербург
Это был один из тихих летних вечеров, которые так располагают горожан к пешим прогулкам. Опустившиеся на город сиреневые сумерки нежно укутали Дворцовую набережную, и только золочёное убранство решётки Летнего сада торжественно поблёскивало на фоне синего бархата неотвратимо наступающей ночи. Вдоль чугунной ограды опустевшего сада в направлении Лебяжьей канавки неторопливо фланировал пожилой мужчина. Всякий, кто взглянул бы на него в этот поздний час, узнал бы в нём коренного ленинградца, или, как принято говорить сейчас, истинного петербуржца.