В последний день родители уехали за продуктами для ужина, а мы с братом пошли купаться.
– Мама убьет, если узнает. Сначала тебя, а потом меня, – сказал я ему.
– Никто не узнает, если мы ничего не скажем.
Спорить я не стал. Это был мой единственный шанс. И мне очень хотелось его использовать. Пруд находился недалеко от дома. Родители должны были вернуться не раньше, чем через час. Мы оба знали, что успеем.
Брат всегда купался голышом, нацепив трусы на шею, чтобы можно было сразу в них впрыгнуть, если кто-нибудь появится на берегу. Но в это время на пруд уже почти никто не ходил. Я скинул плавки вместе с остальной одеждой – потом не придется придумывать объяснение, где я их намочил.
Вода и правда была холодная. Зайдя по колени, я ненадолго остановился в нерешительности.
– Плыви сюда, голожопик! – крикнул мне брат. На поверхности торчала только его довольная физиономия. Ну что мне оставалось делать? Я сделал еще несколько шагов и неуклюже плюхнулся в воду.
Мы плавали по гладкой, спокойной, уже по-осеннему темной воде. Тело быстро привыкло к холоду. Вокруг стояла тишина, только наши руки и ноги рассекали застывший пруд. И еще были слышны пофыркивания брата. Купаться он любил, но плавал не очень хорошо.
– Ну все, давай, вылезай, – сказал он наконец. Надо же показать, кто здесь старший.
Выйдя на берег, мы долго скакали по траве, вытряхивая набившуюся в уши воду. Потом он тер мне голову полотенцем. А потом мы пошли домой.
Когда родители вернулись, между ними чувствовалось напряжение. Они никогда особо не ругались, но иногда бывали друг другом недовольны. Это выражалось в их излишней собранности и подчеркнутой холодной вежливости друг с другом. Они старались не выяснять отношения при нас и не показывать, что поссорились. Но это всегда было понятно. О причинах мы с братом могли только догадываться.
Последний ужин на даче проходил в молчании. Мы с братом неловко переглядывались, когда папа или мама в ответ на наши попытки начать разговор отвечали что-нибудь невпопад. Еще одна отличительная черта: каждый раз, затаив что-нибудь друг на друга, они становились излишне приветливы с нами. Это показное дружелюбие, как бы говорящее о том, что «вас это ни в коем случае не должно касаться», только расстраивало нас еще сильнее. То есть нас это в итоге касалось в первую очередь, потому что папа и мама превращались в двух иностранцев, которых очень трудно разговорить, которым все приходится объяснять на пальцах, до которых практически невозможно донести смысл того, что ты действительно хочешь сказать.